Сейчас я будто ворую у него этот запах. Присваиваю его себе.

Почти пять лет прошло, а шоколад для меня все еще угнетение, бунт и свобода одновременно.

Я открыла окно и выбросила окурок прямо на улицу.

Засигналила машина, я вздернула голову, недоверчиво, но уже все понимая, потому что так нагло сигналить мог только один… одна… невыносимо яркая в солнечном свете алая «бэха».

Я выскочила из дома так быстро, что показалось — выпрыгнула из окна.

Макс поймал меня в объятья, словно и правда вынул из воздуха, и закружил, одновременно целуя.

Мы почему-то оба улыбались как ненормальные. Как будто не виделись тысячу лет, встретились после долгой разлуки, чтобы никогда не расставаться.

Очень тяжело целоваться и смеяться в одно и то же время.

Глядя на нас, улыбались все прохожие.

Первый день лета! Это все он виноват.

— Ты плохо прячешься, сахарная фея, — упрекнул Макс в перерыве между двумя такими разными поцелуями — невесомым в веки и глубоким, с языком, засунутым в горло.  — Мне совсем не пришлось тебя искать. Я рассчитывал, что ты загадаешь мне загадку хотя бы того уровня, что и я тебе.

— Я ее легко разгадала.

— Ты читила. А я пошел самым простым путем, позвонил твоей Соне и сразу получил адрес.

— Сразу?

— Ну ладно, не сразу, пришлось сначала подключить ее мужа, чтобы он за меня поручился. Но два шага — это несерьезно.

Я терлась об него как кошка, и как кошка в течке, хотела этого самца прямо сейчас! Он приподнял меня и прижал к себе сильнее, чтобы я почувствовала, что он тоже очень даже готов. Немедленно.

— Будешь наказана за то, что сбежала… — хрипло прошептал Макс, пытаясь мурлыкать, но его голос срывался, а кожа буквально полыхала.

— Пойдем ко мне… — тоже прошептала я.

А то соседи уже семечки принесли и стулья поудобнее к окнам подставили.

— Наконец-то потрахаемся? — хмыкнул он. — Или опять продинамишь?

— Наконец-то я выну из духовки сгоревшие капкейки! — Я потащила его за собой. В подъезде уже чувствовался запах горелого.

Конечно, то, что я вытащила из духовки, уже было совершенно не похоже на мягкие, рассыпающиеся кексы. В принципе, если срезать горелые части, то пошло бы на посыпку к какому-нибудь другому торту, но я решительно высыпала в мусор жертв нашей с Максом внезапной встречи.

— Оу. Оу. Оу.  — Он с любопытством осматривал тот первобытный хаос, в который обращалась кухня, когда я готовила. Черт знает почему я, идеальная аккуратистка в других областях, когда готовила, становилась воплощением бардака. 

— Так я допущен в главную лабораторию, где создаются твои колдовские зелья.

Я снова повторила все действия: яйца-сахар-миксер-кефир-разрыхлитель-какао-мука, перемешать-отсадить-духовка — только в пять раз быстрее и не задумываясь о запахах кефира, шоколада и горохового супа.

— Да! И у меня заказ на двести волшебных кексиков, которые превращают детей в гремлинов!

— Я однажды в Амстердаме съел кексик и до-о-олго был гремлином. Ты уверена, что это законно?

— Я уверена, что у тебя есть двадцать пять минут, пока они пекутся.

Что тут можно успеть?

— Опять ты мне не даешь оттрахать тебя от души. Условия, загадки, препятствия, долбаный квест!

— Ты первый начал. — Я судорожно расстегивала ремень на его джинсах, он так же стремительно поддел мой топик и стянул его через голову.

Не удержался и приник к соскам с таким стоном, словно много часов мечтал только об этом. Я вздрогнула и выгнулась, опираясь руками на плиту позади меня.

Он обвел языком сначала один сосок, потом другой, сомкнул губы, теребя самый кончик языком. Мне показалось что кто-то провел прямую магистраль из нервов толщиной с канат от сосков прямо к клитору. Потому что эти тревожащие ласки моментально отдавались между ног сладким трепетанием, похожим на касания крыльев бабочки.