За год, что я здесь, мы потеряли десять человек.

Младшему едва исполнилось восемнадцать лет.

На фотографии он красиво улыбается и стоит рядом с куратором. Сжимает жетон с цифрами «Триста шестьдесят пять» — количество дней без наркотиков. Целый год, который отделяет его старую жизнь от новой.

Макс вышел из центра наполненный жажды деятельности, а пару месяцев его нашли у клуба с использованным шприцем в крепко сжатых пальцах.

Некрасивая правда — изнанка любого наркомана. Хоть бывшего, хоть нет. Мы лечимся, сбегаем, возвращаемся, вновь ложимся на терапию и теряемся. И так по кругу, пока кто-то не разрывает его очередной дозой.

— Ник?

Отражение за стеклом стенда показывает приличного парня. На мне хорошая одежда из брендовых тканей, а из внешних данных — густые русые волосы, греческий нос, римский профиль, который отмечают фанатки мажоров и историй о любви с богатыми парнями.

Только в глазах — ни хрена, ни одной эмоции.

***

— Хорошие мальчики не должны плакать. Ты не знаешь? Маму раздражает твой голос. Пожалуйста, будь тише. Разве я не просила тебя?

Щеку обжигает удар, затем второй и третий.

Мне всего пять лет, подобные вещи не откладываются в памяти, но мозг фиксирует каждую деталь: перекошенное лицо матери, аромат ландыша, заполняющий легкие. Я ненавижу его, но хотя в этом нет смысла — мама всегда пахнет по-разному.

Многочисленные кольца оставляют глубокие царапины на щеке, и теплая кровь стекает на шею. Поджимаю губы, несмотря на то что меня разрывает от рыданий, я все равно молчу. Все из-за боли, ведь я разбил колени, когда упал на скользкой лестнице.

Злобная тетка в переднике вечно натирает ее вонючей тряпкой. У нее мерзкая коричневая бородавка над губой, морщинистые руки и кривой нос. Она всегда шипит, едва завидев меня, и скалится, стоит пару раз попрыгать по ступеням.

Грымза специально так сделала, чтобы я упал.

Мама кричит.

Ее трясет, а лицо покрывается пятнами. Мне хочется зажать уши, сжаться в комок и спрятаться в темном чулане. Я знаю, что произойдет после приступа. Придет дедушка и накажет меня, ведь я опять довел мамочку.

***

Смаргиваю липкую паутину воспоминаний.

— Не запарывайся с ней, Тим. У нас есть более перспективные ребята, чем шобла из Зажопинска, — Тупой мажор! Я из Красноярска, вообще-то! — летит в спину яростный вопль.

— Хоть из Бобруйска. Один черт провинция, — отвечаю равнодушно, затем сую руки в карманы джинсов и выхожу из комнаты.

Впереди мелькают унылые больничные цвета: голубой и мятный. Практически в любой клинике встречается подобное сочетание наряду с широкими стендами на половину стены, где обрисованы симптомы и последствия многих заболеваний.

Такие же висят и здесь. Жизнеутверждающие плакаты с кошмарными картинками — то, что происходит с телом человека при употреблении наркотических и алкогольных веществ. На них люди, страдающие анорексией, а с ней и сопутствующими заболеваниями. Впалые глаза, потухший, стеклянный взор, который направлен прямо в душу.

Я никогда не употреблял героин или любой другой химический наркотик, но плотно сидел на психотропных. Каждый приступ паники, психоз сопровождался немедленной тягой съесть горсть-другую таблеток из волшебной упаковки.

Она говорила, что это делает меня нормальным. Клялась, что все будет хорошо.

Ты довольна, дрянь?

Теперь я не сплю, потому что каждую ночь возвращаюсь в один и тот же сон. По словам психотерапевта, это последствия пережитой травмы. Знать бы еще какой, ведь у меня их тысяча и одна.

Надеюсь, ты горишь в аду, Лена. Вместе со всей нашей семьей. Но котел для тебя мал, я бы выделил целый круг с чередой непрерывных страданий. Взял бы цепь и самолично выстегал до кровавых ошметков.