– Прежнее имя уже ничего не значит, и все его носители, кроме меня, мертвы, – сухо объяснил он. – Меня много лет знают на побережье именно как Ястреба. Если это имя вас не устраивает, другого у меня просто нет.

Кефар уже стал набирать воздух, чтобы что-то сказать, но я оборвала спор:

– Устраивает.

И снова наступила тишина. А я подумала, что, похоже, с этим рабом еще намучаюсь. Может, торговец скинул цену вовсе не потому, что хотел меня умилостивить перед визитом стражи, а потому что хотел избавиться от набившего оскомину имущества, да так, чтобы и покупатель, и продавец остались довольны?

Прислуга заметила нас издалека. Для нас растворили ворота, и в дом я вошла с улыбкой, на ходу стягивая вдовий черный платок. Какое облегчение! Хоть бросай его на пол, так он надоел!

Служанки с интересом проводили взглядами шедшего за моей спиной раба и сразу принялись перешептываться. Еще бы. Одежда к покупке, увы, не прилагалась, и через весь город Ястреб шел, как был, в набедренной повязке. А на такую фигуру грех не полюбоваться, хоть тебе двадцать лет, хоть шестьдесят.

– Принесите воды в лохань и найдите подходящие по размеру рубаху и штаны, – распорядилась я и повернулась к нему. – Помоешься, тебя проводят ко мне в кабинет. Там поговорим.

– А что, госпожа не составит мне компанию при мытье? – поинтересовался раб, опять хитро прищурившись.

– Это намек на то, что от меня плохо пахнет? – нахмурилась я.

– Его надо высечь за оскорбление! – радостно поддержал Кефар.

Ястреб закатил глаза.

– Бросьте прикидываться. Любому дураку ясно, зачем молодой вдове красивый раб. Чем быстрее мы переступим через моралистские бредни, тем быстрее перейдем к действу, которое удовлетворит нас обоих.

Моралистские, вот как. Не слишком ли сложное слово для необразованного пирата?

– Иди мойся, – отрубила я. – Один. Попробуешь кого-нибудь облапать – плеть бывшего хозяина покажется тебе сладкой негой!

Судя по скучающему взгляду, он не поверил. Да и правильно сделал, в общем-то…

Но я разрушать образ строгой хозяйки не стала. Притопнула ногой и взмахнула рукой.

– Пошевеливайся!

Он уже третий раз пожал плечами и, поигрывая мускулами, направился за пожилой Шефанной, хитро посмеивающейся в кулак. А я, как только раб скрылся за поворотом, выдохнула и расслабилась.

– Много с ним проблем будет, – проворчал Кефар. – Лучше бы по рекомендации телохранителя взяли.

– Он бы стоил раз в пять больше, – привела я тот аргумент, о котором размышляла всю дорогу. – А главное – подумай вот о чем. Он меня спас. Помог без чужого приказа, хотя рисковал тоже получить нож под ребра. Тебе не кажется, что это дорогого стоит?

По морщинистому лицу прошла рябь, как на потревоженном ветром озере, когда управляющий скорчил недоверчивую мину.

– Он фамильярен и чересчур много о себе думает. С такими всегда беды, госпожа. Уж кому знать, как не мне?

– Я нисколько не сомневаюсь в твоем опыте, – заверила я и ввернула самый последний довод: – Но где гарантии, что по рекомендации нам всунут уже подкупленного телохранителя? Откуда-то же ун-Фатих знал, что я буду на невольничьем рынке.

Кефар сразу притих и посмурнел. Наверняка ему тоже приходила в голову эта мысль.

Если на базаре нас уже поджидали, кто-то должен был доложить моему сопернику о том, что я туда иду. А это мог сделать только кто-то из своих, домашних, потому что ни при ком другом я предстоящую покупку рабыни не обсуждала.

Но кто? После смерти мужа я отпустила почти всех его невольников и оставила в доме только тех, кому доверяла. Раньше прислуга в доме исчислялась десятками, сейчас ее можно было сосчитать по пальцам двух рук. Сам Кефар, кухарка Шефанна, ее муж – садовник, их сын с женой и младенцем, сторож и одновременно привратник Шухназ, его жена и подросток-сын. В сезон я нанимала еще пару крепких мужчин для ухода за небольшой банановой плантацией позади дома, но сейчас их помощь не требовалась.