– Он не любил рассказывать о семье, – отвечает Марат, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Мы… не очень близко общались последние годы.

– Понятно. Городская жизнь затянула?

В его глазах мелькает что-то похожее на вину.

– Что-то в этом роде.

Я изучаю его украдкой, делая вид, что полностью сосредоточена на работе. Надо признать, мужчина видный. Широкие плечи, подтянутая фигура – видно, что спортзал не пропускает.

Сильные руки, правда, наверное, только штангу поднимали, а не вилы с сеном. Красивые глаза, волевой подбородок – не то что у Гришки, у которого лицо словно из теста слепили и забыли допечь.

Да, такой мужчина мог бы и мне понравиться… если бы я была дурой. Но я уже проходила этот путь. Городской красавчик, обещания, мечты – а в итоге одиночество и разбитое сердце.

Нет уж, спасибо. У таких, как он, в городе целое лукошко «ягодок» – зачем им деревенская дурочка в резиновых сапогах?

Хотя что-то в груди все равно противно ойкает, когда он смотрит на меня.

– Значит, теперь вы хозяин, – продолжаю разговор, втыкая вилы в сено с особым усердием. – Планы грандиозные наверняка есть? Ферму модернизировать, роботов поставить, чтобы без людей обходиться?

– Пока я еще не решил, что буду делать, – честно признается он.

– Не решили? – удивляюсь. – А Гришка наш уже готовится вам ботинки языком лизать. Думал, вы с готовым планом приехали.

– Гришка – это ваш управляющий?

– Ага. Григорий Иванович. Только мы его все Гришкой зовем. Он того… активный очень. Особенно в плане женщин.

Марат хмыкает, и я понимаю, что он уже успел оценить «обаяние» нашего управляющего.

– И как он… работает?

– Как управляющий или как донжуан деревенский? – уточняю. – Потому что второе у него получается лучше первого.

Он смеется, и звук этого смеха мне неожиданно нравится. Не натянутый, не фальшивый – искренний.

– Расскажите о нем как об управляющем.

– Ну… – тщательно подбираю слова. – Скажем так, при нем ферма не развалилась окончательно. Это уже достижение. Но и процветать особо не процветает. Григорий иванович больше любит командовать, чем реально работать. И за девушками бегать, конечно.

– За вами тоже бегает?

Вопрос прозвучал как-то… личностно. Поднимаю на него взгляд и вижу искренний интерес в его глазах.

– Пытается, – пожимаю плечами. – Но я не из тех, кто легко дается.

– И что он делает? Комплименты говорит?

– Ага. Называет меня «племенной буренкой, которой не хватает бычка». Романтично, правда?

Марат давится смехом.

– Серьезно?

– Абсолютно. А еще говорит, что я «как цветок в навозе сияю». Поэт, одним словом.

– И как вы на это реагируете?

Многозначительно поднимаю вилы.

– А как думаете?

– Понятно, – кивает он. – А почему ты не пожаловалась отцу?

– Захар Петрович был добрым, но… слабым. Гришка умел ему зубы заговаривать. Да и вообще, я привыкла сама за себя постоять.

Марат молчит, задумчиво глядя на меня. А я продолжаю работать, чувствуя на себе его взгляд. Странное ощущение – не неприятное, но… тревожное. Словно во мне просыпается что-то, что я давно и надежно похоронила.

– Скажите, – вдруг произносит он, – вы всегда были такой… колючей?

Я останавливаюсь и смотрю ему прямо в глаза.

– А вы всегда были таким любопытным?

– Просто интересно. Вы давно здесь работаете?

– Пять лет.

– И за все это время никого не было?

Вот это уже наглость. Ставлю вилы острием вниз и опираясь на них руками.

– А это ваше дело?

– Возможно, нет, – соглашается он. – Но я все равно спрашиваю.

– Так вот, это не ваше дело.

– Понятно, – тихо говорит Марат. – Простите.

– Допрос закончен? Сходите в бухгалтерию, они там более приветливые и не мешайте работать.