- Спасибо, - говорю тихо.

- Даже не парься, - оповещает Дэн, дочищая картошку.

- Ты же знаешь, мы всегда на подхвате. Чем сможем, тем поможем, - улыбается Костер со слезами на глазах. Лук чистить - это вам не шутки.

Дэн громогласно начинает петь песню группы Dabro, меняя с «я» на «мы»:

- «И нам не страшно. И вроде есть что терять.

Но так важно порой свое отстоять.

Жизнь покажет. И мы назад ни ногой.

Будь уверен, мы до конца, брат, с тобой.

И они вместе:

- «О-о-о-о-у! Мы до конца, брат, с тобой!».

Ещё немного и не смогу сдержать слез!

- Как будто медведь на ухо наступил, - смеясь, шучу, пытаясь скрыть свое состояние. Прохожу рукой по волосам.

Костер хлопает по плечу, оповещая, что они поняли меня.

- Не всем было суждено родиться певцами, - лыбится Багир, намекая, что они в курсе, у кого голос лучше.

- Батя, давай кушать! – ору на всю квартиру. А то влёгкую сейчас опять ляжет и уснет.

Выходит. Побрился. Стал на человека похож.

Кушаем все вместе молча.

- Как у вас дела-то? Ты где пропадаешь, Ян?

Удивлённо смотрю на него.

- Ты думаешь, я все ещё живу с тобой?

Он таким странным взглядом смотрит на меня.

- А что нет?

Емааа!

- Нет, батя, нет! Уже давно! Если бы ты хоть изредка просыхал, знал бы об этом! Я иногда по месяцу к тебе не приезжаю. Не замечал, что меня так долго нет?!

Мнется, слегка краснея.

- Я думал, ты у девочек каких-нибудь ночуешь…

- У девочек, - как эхо повторяю за ним. – Нет у меня девочек! Девушка есть, которая не очень-то рвется стать пока моей.

- Познакомишь?

Серьезно?

- Тебе сказать, как есть? Мне будет стыдно ее привести сюда, чтобы с тобой познакомить! Ты бухаешь, не просыхая.

Отпускает глаза в тарелку с супом, затем поднимает и тихо говорит:

- Я возьму себя в руки, сынок…

Встаю из-за стола.

Не могу больше здесь! Когда он вот такой трезвый, чистый, у меня снова появляется иллюзорное чувство, что не все потеряно, и я смогу снова увидеть того папу, который был моим идеалом. Но этого уже не будет!

Вытаскиваю из кармана купюры и кидаю на стол.

- Я последний раз оставляю тебе деньги! Если приеду в следующий раз и увижу вот это вот все и пустой холодильник, больше денег ты от меня не получишь!

Выходим все вместе в коридор. Братаны прощаются с ним. Он пожимает им руки, называя каждого по имени. Хоть их запомнил.

Уходят.

Стою, смотрю на него.

- Почему ты меня теперь батей зовешь? – спрашивает он.

Одеваю ботинки, снимая с вешалки куртку, и меня прорывает:

- Потому что ты перестал быть моим папой, когда забил на меня в пятнадцать и начал бухать! Я выживал, как мог, пока ты топил свое горе в водке! Знаешь ли, остаться полным сиротой при живом отце - это не просто. А самое ужасное, что не только у тебя умерла жена, но и у меня мать! Мне, может, было ещё сложнее, но тебе было на это насрать! И сейчас, спустя столько времени, ты просто гробишь свое здоровье! Сам понимаешь, оно не бесконечное. Придет конец, а я ничего не могу сделать, чтобы это изменить...

На глаза наворачиваются слезы, но я даже не пытаюсь их смахнуть. Пусть видит меня вот таким уязвимым, каким делает меня его пагубная привычка. Зависимость, от которой не избавиться, если он сам этого не захочет.

- И знай! Если ты будешь продолжать в том же духе, ни жену, ни детей, которые у меня появятся в будущем, ты не увидишь!

Это мой последний аргумент! Других у меня нет.

Ухожу, не глядя.

Выхожу на улицу и закрываю глаза, глубоко вдыхая прохладный осенний воздух.

Егор с Дэном стоят возле машины. Достаю из бардачка в тачке Костра сигареты и закуриваю.

Костер уже в норме после анестезии, поэтому сам садится за руль, закидывая нас домой.