Лера улыбнулась, заметив этот взгляд. В нем все соединялось: и то, что Митя слышал сейчас не только их голоса, но и какие-то другие звуки – он их всегда слышал, сам ей говорил однажды; и то, что он привык в любом состоянии мгновенно оценивать даже случайного встречного, а уж тем более парня, которого привела в их двор подружка детства-отрочества Лера Вологдина.

– Ладно, Лер, не пропадай, – простился Митя, коротко прикоснувшись к рукаву ее пальто. – Чему уж такому у вас там учат, что тебя не видать, не слыхать?

И, не дожидаясь ее ответа, он пошел дальше, закуривая на ходу, – и скрылся в гулкой арке.

– Костя, ты не смущайся, пожалуйста, – говорила Лера, когда они поднимались на третий этаж по темной холодной лестнице. – У нас здесь правда все просто, и люди простые – не в смысле что примитивные, а негордые, и друг к другу хорошо относятся. И к тебе будут хорошо относиться, – добавила она, открывая дверь.

Квартира у них была такая же, как и все квартиры в доме: с высокими потолками и окнами, с лепными розетками вокруг люстр. Из-за этих высоких потолков и окон не слишком большие комнаты все равно казались просторными.

В детстве Лера любила с ногами забираться на широкий подоконник. Особенно когда болела и долго нельзя было выходить на улицу. Весь двор был виден с третьего этажа, и не только видно было, кто куда пошел, но и придумывать можно было какую-то сказочную жизнь, которой видно не было. Их с виду самый обыкновенный двор позволял придумывать о себе что угодно.

И Лера придумывала – фантазии у нее хватило бы на десяток дворов! Все подвалы были у нее населены подземными человечками, а чердаки и крыши – привидениями, или феями, или тенями исчезнувших дворян.

Дворян Лера выдумала, когда ей было лет пять. Мама, которой она рассказывала обо всех своих фантазиях, спросила, улыбнувшись:

– А кто такие дворяне, ты знаешь, Лерочка?

– Знаю, – убежденно ответила Лера. – Это которые жили в нашем дворе. Да?

– Почти, – согласилась мама. – И в нашем дворе тоже.

И вот теперь, впервые входя с Костей в свою квартиру, Лера поняла, что хочет ему рассказать обо всем этом немедленно. Чтобы и для него дышали памятью эти стены, чтобы и он знал о дворянах и привидениях, и о ней, Лере, – все знал о ней, всю ее знал!

Еще утром, перед экзаменом, заглядывая одним глазом в учебник по Греции, Лера приготовила пару салатов, нашпиговала чесноком кусок розовой свинины, купленный вчера на Центральном рынке.

– Костя, ты ко мне в комнату проходи! – крикнула она, сразу пробегая на кухню, чтобы включить духовку. – Она направо, а мамина – налево.

Ей было так спокойно и хорошо в своем тихом доме. После мороза она сразу согрелась, раскраснелась, глаза у нее заблестели.

– Хочешь фотографии пока посмотреть? – предложила она Косте. – Или марки – я в детстве собирала, а потом надоело, но коллекция осталась хорошая. Или книги, или что хочешь!

Костя молчал, оглядываясь – казалось, он не хотел посмотреть ни марки, ни книги. Но Лера-то чувствовала его смущение, скованность в непривычной обстановке и ничуть не обижалась на него.

– У тебя здесь очень хорошо, – сказал он наконец – так искренне, как только он умел говорить. – Спасибо, что пригласила.

– На здоровье! – засмеялась Лера. – Приходите к нам еще.

Мясо было нежное, парное и приготовилось очень быстро. Уже через полчаса по всему дому пошел такой аромат, от которого текли слюнки. Пока запекалось мясо, Лера накрывала на стол, а Костя смотрел на нее, не отводя глаз, сидя в глубоком кресле-качалке.

– Ты знаешь, ведь сегодня Рождество, – говорила Лера, с хрустом разворачивая белую, вышитую крестиком скатерть.