Он медленно отступил обратно в пятый отсек, закрыл дверь, постоял, а потом опять ее открыл – за дверью был шестой отсек. Все исчезло – огненный мир исчез.

Сердце уже не колотилось как бешеное. Оно просто учащенно билось – он начал ко всему привыкать.

Ну? И что теперь? Опять идти к Жене?

Он пошел к штурманенку. Штурманенок – младший штурман, или командир группы, Сашка Тушин – был другом. Сашка – жизнелюб и балаболка. Он его заболтает. Ему надо сейчас, чтобы кто-нибудь его заболтал. Каюта штурманов помещалась в том же втором отсеке, что и его каюта, и Сашка должен был быть на месте – он недавно сменился с вахты и, конечно же, еще не спит, лежит и читает книжку.

– Привет! – обрадовал он приходу Димы. – Что там с тобой стряслось?

– Ничего не стряслось. А что?

– А доктор прискакал в центральный пост как ужаленный и попросил тебя с вахты подменить.

– Доктор?

– Ну да! Говорит: головные боли. Что с головой-то?

– С головой? Пока на месте.

– Ну и ладно! У меня вчера тоже разламывалась. Тут Гумилева читаю. Не читал?

– Нет.

– Он вообще считает, что ига не было.

– Чего?

– Ига.

– Какого ига?

– Как какого? Монголо-татарского!

– Ига? При чем здесь оно?

– Ну как же! Он думает, что все это вранье, и монголы, наоборот, сохранили Русь!

– Русь? Ах да, Русь. Да. Они дали закон. До этого была резня. А монголы приучили Русь уважать закон.

– Ты тоже читал?

– Я? Нет. Я не читал.

– Откуда знаешь?

– Откуда? Так ведь… откуда… читал, наверное. Просто не помню. Вернее, помню что-то…

– Там еще про то, что Великая Степь жила с Русью в таком состоянии симбиоза.

– Да. Руссы слово нарушили. Им веры нет. Коварство есть. А когда коварство за спиной, жечь надо. В том коварстве все виновны – и стар и млад. Огонь очищает.

– Врешь, читал ты Гумилева.

– Может, и читал. Не помню. Слушай, Саня, – Дима смотрел как-то странно, отрешенно, что ли, – а тебе никогда не казалось, что действительность у нас не одна? Что их несколько? И они могут существовать параллельно друг другу? Как возможные варианты? А потом все накладывается, и остается только один путь.

– Когда накладывается?

– В самом конце, когда уже не может быть по-другому.

– Это ты у Стругацких читал?

– У Стругацких?

– У Стругацких.

– Кажется, да…

Когда он вышел от штурманенка, то столкнулся со старпомом в проходном коридоре второго отсека.

– Осеев! – окликнул его старпом.

– Я, Владимир Алексеевич!

– Как здоровье?

– Нормально!

– Вахту стоять можешь?

– Конечно.

– А доктор сказал…

– Да ерунда это, Владимир Алексеевич! – заторопился Дима.

– Ерунда, говоришь?

– Точно.

– Ну гляди… – протянул старпом с сомнением.

Дима повернулся и пошел к переборке. Перед тем как перейти в соседний отсек, он оглянулся на старпома. Там стоял не старпом. Там стоял старик с розовыми волосами. Все лицо его было сморщено, глаза закрыты.

– Женя! – Он вошел в амбулаторию. Женя был на месте.

– Что опять?

– Только не подумай…

– Я и не думаю. Что у тебя снова?

– Ты меня выслушай.

– Ну?

– Я все время хочу понять.

– Что ты хочешь понять?

– Ты мне дашь сказать?

– Ну?

– Понимаешь, тут есть какая-то логика.

– У тебя бред наяву и в этом ты ищешь логику?

Дима обмяк на кресле. Помолчали, потом он начал говорить:

– Пойми, мне пойти не к кому и поговорить об этом не с кем.

– Так.

– Тут есть логика, есть!

– Хорошо, расскажи какая.

– Я все это вижу, переживаю.

– Ты это видишь, переживаешь, хорошо.

– Да нет, не так! Я сейчас сформулирую все. Я будто нахожусь здесь, а потом сразу не здесь, понимаешь?

– Так, дальше.

– Этот мир не линейный, понимаешь?

– Что это означает?

– Еще раз: я не сошел с ума.