Женя уложил его на кушетку. Он закрыл глаза, но продолжал бубнить. Потом он опять заговорил на русском:

– Сеча! Рубились! Я убил его. Вместе с конем. Рассек до седла. А этот напал сзади. Я успел повернуться, успел.

А теперь он спал. Дыхание успокоилось. Женя держал его за руку и измерял пульс. Сначала он никак не мог его сосчитать – неужели двести? Потом получилось сто, потом девяносто, восемьдесят, шестьдесят, сорок.

Сердце почти не прослушивалось, а потом – пятьдесят, шестьдесят, семьдесят – чудеса.

Шрам исчезал на глазах. Он сначала побледнел, потом медленно начал сжиматься, а после и вовсе исчез. Женя ничего не понимал – шрам был только что. Он ощупал – ничего, ни малейшего намека.

Наш герой спал. Его звали Димой – мы вам его еще не представили.

Дима спал. Женя накрыл его одеялом и сел рядом – черт знает, что это!

Такого не бывает. Не должно быть. Он нес какую-то тарабарщину. Нет, там все было осмысленно. Это не бред. И шрам. Шрам может появиться и исчезнуть на глазах? На семидесятые сутки похода?

Дима очнулся.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил его Женя.

– Где я?

– В амбулатории.

– Давно я здесь?

– Часа три.

– А вахта? Я же стоял на вахте!

– Подменили тебя. Ты больше не стоишь на вахте.

– Почему?

– Потому что у тебя давление скачет и сердце шалит.

– Ты думаешь, что это сердце?

– А ты думаешь, это что?

– Я ничего не думаю. Я не знаю.

– Сердце. А может быть, нарушение мозговой деятельности. Может, что-то с сосудами. Нарушение кровоснабжения.

– Нарушение…

– Только не бойся.

– Я не боюсь… Так ты думаешь, что все это из-за нарушения…

– Кровоснабжения мозга. Может быть. Что-то ему – твоему мозгу – не понравилось, и он выдает видения. А может, ты отравился. От этого тоже могут быть глюки.

– Отравился…

– Ну да. Розовые сны.

– Розовые…

– Цветные.

– Нуда…

– Ты что-нибудь помнишь?

– Все как в тумане…

– Вот видишь!

– А шрам?

– Какой шрам?

– Мой шрам!

– У тебя был шрам?

Дима глядел на Женю во все глаза:

– Слушай… ты чего? Ты мне опять не веришь?

– Во что не веришь? Ты про что?

– Я про удар мечом.

– Мечом? Это был меч?

– А-а-а! Так все-таки был? – Дима обрадовался. – Был меч!

– Хорошо, – усмехнулся Женя, – допустим, был!

Дима немедленно нахмурился:

– Ты со мной разговариваешь как с больным.

– А я должен с тобой разговаривать как со здоровым?

– Я не сумасшедший!

– Да? А как ты объяснишь то, что только что говорил на древнемонгольском языке?

– А я говорил?

– Да!

– Ты знаешь монгольский?

– Я знаю слово «Чингисхан»!

– И я говорил, что я – Чингисхан?

– Не знаю, – Женя смотрел на него внимательно, – но ты долго говорил. И это был не бред. То есть бред, конечно, но уж очень осмысленный.

– Ты считаешь, что я болен?

– А ты как считаешь? Мечи? Что там еще? Копья? Стрелы? Исчезающие шрамы? Что еще? Действительно, у тебя колоссальное здоровье! Дай я послушаю сердце.

От Жени он ушел через несколько минут. Ночь. В отсеках только вахтенные, и потому все вокруг так пустынно. Кажется, корабль сам идет под водой. Такое космическое чудище. Он шел и шел по бесконечным проходам, перебирался через переборки, люки – его будто несло потоком, совсем как клетку крови внутри организма, и отсеки то увеличивались до небес, то стремительно сжимались. Фу! Надо прийти в себя. Вот сейчас вроде получше.

Мир вокруг точно обрел дополнительный, неведомый ранее объем, стал многослойным.

Многослойный мир. Вот оно: мир стал большим. Тут много реальностей. И все они живут рядом. Просто они не сталкиваются. Вернее, они сталкиваются, но не для всех.

Он зачем-то пошел не в нос корабля, где была его каюта, а в корму. Он открыл дверь в шестой отсек. Как только он отрыл переборочную дверь и боком нырнул в шестой, он тут же застыл на небольшой площадке рядом с дверью. Дальше отсека не было. Был огромный огненный мир. Он стоял над ним на высокой площадке, а внизу – метров пятьсот, не меньше, и вперед, на сколько хватает глаз, простиралась долина, охваченная потоками лавы. Горело все: и земля и воздух. Где-то там, внизу, угадывалась шевелящаяся масса. Это были люди. Они копошились в лаве, вскидывали руки, извивались и почему-то не сгорали. А над всем этим миром летали огромные хвостатые твари. И все это покрывал гул. Это был гул топки.