– Семья в хороших отношениях со второй миссис Леонидис? – спросил я.

– Нет. Насколько я понимаю, они почти не разговаривают.

Все постепенно прояснялось. Тем не менее старший инспектор Тавернер явно был этим недоволен.

– Что вам в этом не нравится? – спросил я его.

– Если она это сделала, мистер Чарльз, ей было бы легко потом заменить эту бутылочку на настоящую. Собственно говоря, если она виновна, не могу себе представить, почему она не совершила подобной подмены.

– Да, это действительно кажется странным. Там было много инсулина?

– О, да – и полные бутылочки, и пустые. И если бы она это сделала, десять шансов против одного, что доктор этого не заметил бы. Нам очень мало известно о посмертных признаках отравления человека эзерином. Но, как бы то ни было, он делал проверку на инсулин (на тот случай, если доза была слишком большой, или что-нибудь в этом роде) и поэтому, конечно, быстро обнаружил, что это был не инсулин.

– Создается впечатление, – задумчиво произнес я, – что миссис Леонидис или очень глупая, или, возможно, очень умная.

– Вы хотите сказать…

– Что она могла рассчитывать на то, что вы придете к такому выводу: никто не смог бы поступить так глупо, как поступила она. Какие еще варианты? Есть другие… подозреваемые?

Старик тихо произнес:

– Практически любой человек в доме мог это сделать. Там всегда имелся большой запас инсулина, по крайней мере на неделю. Одну из бутылочек могли подменить, зная, что она рано или поздно будет использована.

– И любой человек в принципе имел к ним доступ?

– Их не запирали. Хранили на специальной полке в медицинском шкафчике в ванной комнате на его части дома. Все в доме входили туда и выходили оттуда свободно.

– Есть веский мотив?

Отец вздохнул.

– Мой дорогой Чарльз, Аристид Леонидис был чудовищно богат. Он давал хорошие деньги своей семье, это правда, но, возможно, кому-то захотелось иметь еще больше.

– Но та, кому хотелось денег больше всех, должна стать теперь вдовой. А у ее молодого человека есть деньги?

– Нет. Беден как церковная мышь.

Что-то щелкнуло в моем мозгу. Я вспомнил цитату Софии из того детского стишка.

– Какое она производит на вас впечатление, эта миссис Леонидис? – спросил я Тавернера. – Что вы о ней думаете?

Он медленно сказал в ответ:

– Трудно сказать, очень трудно. С ней не так-то легко. Она очень молчалива, поэтому неизвестно, о чем она думает. Но ей нравится спокойная жизнь, в этом я готов поклясться. Она напоминает мне кошку, знаете ли, – большую, ленивую, мурлыкающую… Я не имею ничего против кошек. Кошки хорошие… – Он вздохнул. – Что нам нужно, – это доказательства.

Да, подумал я, нам всем нужны доказательства того, что миссис Леонидис отравила своего мужа. Софии они нужны, и мне тоже, и старшему инспектору Тавернеру.

И тогда все будет прекрасно!

Но София не была уверена в этом, и я не был уверен, и думаю, старший инспектор Тавернер тоже не был уверен.

На следующий день я поехал в «Три фронтона» вместе с Тавернером.

Я оказался в странном положении. Оно было, по крайней мере, довольно нетривиальным. Но и мой старик никогда не принадлежал к числу людей тривиальных.

У меня была определенная репутация. Я уже работал в Специальной службе Скотленд-Ярда в первые дни войны. Этот случай, разумеется, был совершенно иным, но моя прежняя служба обеспечила мне, так сказать, определенный официальный статус.