Внезапно ее взгляд лишился всякого выражения, однако лицо было сосредоточенным.

Капитан понял – она находится уже не здесь в кабинете, а там у выхода, и переживает страшный миг, когда видит труп мужа, но еще не понимает, что это труп.

– Спасибо, миссис Ванлейн, – повысив голос, проговорил он.

Взгляд вернулся и обратился на Дункана… немножечко удивленный.

– Следующий вопрос, если позволите.

Ей все-таки понадобились еще секунды, прежде чем близкое прошлое отступило.

– Мистер Ванлейн не жаловался на сердце?

Дункан каким-то одиннадцатым чувством поймал, что вопрос не понравился.

И пауза подтвердила это.

Женщина хотела снова взять карандаш, но на ходу раздумала и резко сдвинула его в сторону.

– Муж относился к разряду людей, которые вообще не жалуются… во всяком случае, очень это не любят.

Не волнение, а скорее нервная досада ощутилась в паузах и мимике, которая не могла остановиться на одном выражении.

– Я не раз говорила, что надо снять электрокардиограмму. Если сердце в мои тридцать шесть дает знать о себе, в его возрасте нужно следить за организмом тем более. – Она откинулась на спинку кресла и произнесла уже совсем раздраженно: – Но его злили мои слова, и злила сама мысль, что с ним может быть что-то не так.

– Значит, симптомы имелись?

– Он считал это неврозом сердечной мышцы. И как все медики, терпеть не мог лечиться.

– У вашего мужа было врачебное образование?

– Да, но он рано оставил практику и начал заниматься фармацевтическим бизнесом, доставшимся ему от отца.

К досаде в ее лице добавилось что-то горькое.

Рука инспектора двинулась выключить диктофон, взгляд за разрешением обратился к шефу, и тот кивнул.

Провожаемые любезной служанкой, они вышли наружу и приостановились, увидев здоровенного ротвейлера всего в нескольких ярдах. Пес стоял не то чтобы наготове, однако же и не расслабясь.

– Он не тронет, джентльмены, – поспешила успокоить их Марта, – он просто «бдит». Мистер Ванлейн так всегда говорил.

От глагола «в прошедшем времени» чувство в ее лице опять поменялось всего одним лишь каким-то штрихом.

Дункан вспомнил, как его дочь в детстве любила рисовать лица-маски, где всего тремя-четырьмя линиями выражались грусть, радость, уныние, злоба. Лезла к нему с этой ерундой и заливисто хохотала – маленькой душе весело, оттого что мир так легко изменить одним пустяком.

– Мэм, расскажите в нескольких словах, что происходило после детского ужина, в те примерно двадцать минут, как прибывший посыльный обнаружил тело.

Женщина даже расстроилась, что не в силах помочь, и развела руками:

– Почти ничего не происходило, сэр.

– Вы сами что делали?

– Как всегда, убрала со стола посуду, вымыла ее. Потом вымыла блюдо для сэндвичей – с чего-то он очень засалилось, и стала приготовлять сами сэндвичи.

– А миссис Ванлейн?

– Она была в соседней хозяйственной комнате.

– Откуда вы знаете?

Служанка даже слегка удивилась:

– Сэр, там открытая дверь, – рука показала куда-то в сторону, – вот она, а вот я.

Инспектор, озабоченно всматриваясь в не грозящие дождем облака, проговорил тоном человека, которому наплевать на ответ:

– Миссис Ванлейн, только один раз выходила к детям?

Марта задержалась, проверяя, на всякий случай, память.

– Нет, сэр, Ромми не выходила к детям.

Только сейчас Дункан узнал имя хозяйки.

К тому же ответ указывал и на их короткие отношения.

Инспектор поинтересовался еще, в котором часу вчера служанка видела мистера Ванлейна в последний раз, и неожиданно поступили важные данные:

– Я отводила запереть в кабинет пса, а мистер Ванлейн поднимался по лестнице – это было в самом конце ужина, Ромми попросила меня запереть негодяя за плохое поведение. – Она обратилась к ротвейлеру. – Стыдись, попрошайка.