– Сам закуришь? У меня хорошие.

– Нет, спасибо. Отец год назад умер от рака легких. Страшное дело, как приходил к нему в клинику…

Парень мотнул головой и отвел глаза, погрустневшие от ожившей в них чужой боли.

Лиза, в бесцеремонно ко всему любопытном подростковом возрасте, как-то спросила священника: «А чем отличаются человеческие души?» и услышала: «Тем, сколько могут вместить в себя сострадания».

– Будешь брать?

– Да, две дозы. Почем у тебя?

Парень выставил пальцы.

– Ты что, кактусы ел?

– За две, мэм, – обидчиво протянул тот.

За одну получилось бы очень дорого, но за две выходило значительно ниже стандартной цены.

Странно.

Надо еще раз обратить внимание капитана.

Тьма внутри у себя самой и движется в самой себе, она единственное событие, и нет никакого другого. Тьму нельзя исчислять ни временем, ни пространством.

Сразу после ланча поехать не удалось, так как все время вклинивались разные мелочи.

Кончилось тем, что отправились к миссис Ванлейн уже в конце рабочего дня.

Лизе нравилась криминальная полиция – своего рода орден, не только служба, но и единство неравнодушных к дурному людей. Даже пришедшие только ради надежных заработков и социальных гарантий, даже такие скоро делаются принципиальней, подтягиваются и начинают любить общее дело. Потом оно становится их философией.

Плохо только, ее родители очень волнуются. Последний раз, покидая их после короткого отпуска, она глупо бросила: «ребята, если что, за меня голову оторвут». Увидела боль в глазах у обоих – «если что» им не надо. Хотела их успокоить, а вот ляпнула ерунду. Тем более, ее жизни ничего не угрожает. Или почти ничего.

Что родители волнуются – неприятно, а что капитан за нее беспокоится, приятно наоборот…

Когда машина въезжала в уже знакомые ворота, Дункан отметил на ручных часах половину шестого.

Он вспомнил еще про здешних детей, здесь вчера находившихся – с ними следовало деликатно разобраться, вдруг кто-то что-нибудь видел.

Капитан показал инспектору встать немного не доезжая – некрасиво, когда чужой автомобиль торчит прямо напротив входа.

– Ты не помнишь, как, согласно процессуальным нормам, допрашивают маленьких детей?

Его сотрудник пришел в замешательство.

– … патрон, помню только, что когда-то такой вопрос был на экзамене.

– Это я тоже помню.

Охранник на въезде, конечно уже сообщил в дом об их прибытии, но пока что никто не вышел. Одна из дверных створ главного входа была открыта, на другой виднелся черный траурный бант.

Они прошли от автомобиля к входу и здесь, в открытом дверном пространстве, возникла темнокожая женщина, по одежде для хозяйственных целей – явно служанка, молодая, с очень приветливым лицом, и исполненная здоровьем, направлявшим уже себя в избыточный весь.

Женщина поздоровалась с ними вежливым поклоном.

– Здравствуйте, мэм, мы из полиции.

Та, желая освободить проход, не решила сразу, куда ей сдвинуться, и капитан воспользовался ситуацией:

– Вы здесь работаете?

– Да, сэр.

– Но вчера я вас не видел.

– Я была, сэр, я была, – уже готовая явиться улыбка осталась внутри, уступив место печали, – сидела с детьми, сэр, их нельзя держать взаперти одних, – голова грустно вслед словам покачалась.

– Да, мне сказали, четверо детей. Двое – близняшки Ванлейнов, а двое других?

– Один мой, сэр. Он с утра здесь, а вечером мы уходим домой.

– А еще?

– Еще мальчик, который тут живет постоянно. Его мать во Франции, получила на год хороший контракт, – грусть сменилась радостью за чужое благополучие: – Мы очень довольны за нее, сэр.

– Ваш сын ничего не видел?

– Где же, сэр, дети были в доме. – И опять, следуя теме, в лице возникла горькая складка: – Слава Богу, сэр, что они не видели этого ужаса.