После того вечера я сделался постоянным и желанным гостем в доме лорда Элтона и скоро вошел в задушевные дружеские отношения со всеми членами семьи, включая даже набожную мисс Шарлотту Фицрой. Мне нетрудно было заметить, что они угадали мои матримониальные намерения, хотя со стороны леди Сибиллы поощрения были настолько слабые, что я невольно сомневался, думая, осуществятся ли в конце концов мои надежды. Зато граф не скрывал своего восторга от мысли заполучить меня своим зятем: такое богатство, как мое, не встречалось каждый день, и если б даже я был игроком на скачках или жокеем в отставке вместо «автора», то и тогда бы, с пятью миллионами в кармане, стал желанным претендентом на руку леди Сибиллы.

Теперь Риманец редко сопровождал меня к Элтонам, ссылаясь на неотложные дела и светские приглашения. Я не очень досадовал на это. Как ни восхищался я им и ни уважал его, но его необыкновенная физическая красота и обаятельность его манер составляли опасный контраст моей заурядной внешности, и мне казалось невозможным, чтобы женщина, часто находясь в его обществе, могла оказать мне предпочтение. Однако я не боялся, чтоб он сделался моим соперником умышленно, ибо его антипатия к женщинам была слишком искренней и глубокой. В этом отношении его чувства были так сильны и страстны, что я часто удивлялся, почему светские сирены, так жаждущие привлечь его внимание, остаются слепы и не чувствуют его холодного цинизма, проглядывающего сквозь кажущуюся учтивость, колкую насмешку, сквозившую в комплиментах, и ненависть, сверкавшую в глазах, выражающих восхищение и благоговение. Впрочем, это было не мое дело – указывать тем, кто не мог или не хотел видеть бесконечные особенности изменчивой натуры моего друга. Лично я не обращал на них слишком большого внимания, поскольку свыкся с его быстрыми переменами, которыми он точно играл на струнах человеческих чувств, и, погруженный в свои жизненные планы, не очень стремился изучить человека, сделавшегося в два месяца моим fidus Achates [11]. В то время я был озабочен стараниями поднять в глазах графа свою ценность как человека и как миллионера; я заплатил некоторые из его наиболее неотложных долгов, дал ему беспроцентно большую сумму взаймы, не взяв обещания вернуть долг, и наполнил его погреб такими редкими старыми винами, каких уже много лет он не был в состоянии купить сам. Таким образом расположение его дошло до такой степени, что он брал меня под руку, когда мы вместе бродили по Пиккадилли, и публично называл меня «мой дорогой мальчик». Никогда не забуду изумления редакторишки захудалого шестипенсового журнала, встретившего меня однажды утром в парке в сопровождении графа! Было очевидно, что он узнал лорда Элтона, было также очевидно, что он узнал и меня – это доказывал его изумленный взгляд. Он надменно отказался прочесть мою рукопись под предлогом, что у меня «нет имени», а теперь! Он бы отдал свое месячное жалованье, если б я только снизошел до того, чтобы узнать его! Но я не снизошел, прошел мимо него, смеясь чрезвычайно старому анекдоту, который мне пересказывал мой будущий тесть. Случай был незначительный, даже ничтожный, но тем не менее он привел меня в хорошее настроение, потому что одним из главных удовольствий, которые я получал от своего богатства, была возможность отплатить с мстительными процентами за все презрение и оскорбления, которыми встречалась каждая моя попытка заработать средства к существованию в дни моей бедности.

За все посещения Элтонов я больше никогда не видел парализованной графини. После ее последнего ужасного припадка она не двигалась, только жила и дышала – больше ничего. Лорд Элтон говорил мне, что наступил худший период ее болезни, дурно влиявший даже на тех, кто ухаживал за ней, вследствие особенно безобразной перемены в ее лице.