колеблет он чувствительные нити,
             из мозга исходящие к глазам, —
             но он безвреден… Вижу, ты смеешься?
             Ну что ж, я рад, что опыт мой тебе
             понравился…
Эдмонд
                                           Ах, милый Гонвил, – как же
             мне не смеяться? Посуди. Ведь – это
             я сам сейчас придумываю, сам!
             Играет мысль моя и ткет свободно
             цветной узор из жизненных явлений,
             из случаев нежданных – но возможных,
             возможных, Гонвил!
Гонвил
                                                        Это бред… Очнись!
             Не думал я… Как женщина, поддался…
             Поверь, – ты так же жив, как я, и вдвое
             живуче…
Эдмонд
                                Так! Не может быть иначе!
             В смерть пролетя, моя живая мысль
             себе найти старается опору, —
             земное объясненье… Дальше, дальше,
             я слушаю…
Гонвил
                                    Очнись! Мне нужно было,
             чтоб спотыкнулся ты, весь ум, всю волю
             я приложил… Сперва не удавалось, —
             уж мыслил я: «В Милане мой учитель
             выкалывал глаза летучей мыши —
             затем пускал – и все же при полете
             она не задевала тонких нитей,
             протянутых чрез комнату: быть может,
             и он мои минует нити». Нет!
             Попался ты, запутался!..
Эдмонд
                                                                      Я знаю,
             я знаю все, что скажешь! Оправдать,
             унизить чудо – мысль моя решила.
             Но подожди… в чем цель была обмана?
             А, понял! Испытующая ревность
             таилась под личиной ледяной…
             Нет, – погляди, как выдумка искусна!
             Напиток тот был ядом в самом деле,
             и я в гробу, и все кругом – виденье, —
             но мысль моя лепечет, убеждает:
             нет, нет, – раствор безвредный! Он был нужен,
             чтоб тайну ты свою открыл. Ты жив,
             и яд – обман, и смерть – обман, и даже —
Гонвил
             – А если я скажу тебе, что Стелла
             не умерла?
Эдмонд
                                   Да! Вот она – ступень
             начальная… Ударом лжи холодной
             ты вырвать мнил всю правду у любви.
             Подослан был тот, рыжий, твой приятель,
             ты мне внушил – сперва чужую смерть,
             потом – мою, – чтоб я проговорился.
             Так, кончено: подробно восстановлен
             из сложных вероятностей, из хитрых
             догадок, из обратных допущений
             знакомый мир… Довольно, не трудись, —
             ведь все равно ты доказать не можешь,
             что я не мертв и что мой собеседник
             не призрак. Знай, – пока в пустом пространстве
             еще стремится всадник, – вызываю
             возможные виденья. На могилу
             слетает цвет с тенистого каштана.
             Под муравой лежу я, ребра вздув,
             но мысль моя, мой яркий сон загробный,
             еще живет, и дышит, и творит.
             Постой, – куда же ты?
Гонвил
                                                          А вот сейчас
             увидишь…
(Открывает дверь на лестницу и зовет.)
                                  Стелла!..
Эдмонд
                                                    Нет… не надо… слушай…
             мне почему‐то… страшно… Не зови!
             Не смей! Я не хочу!..
Гонвил