– Слышали бы нас сейчас Силвер с Рагнаром!

– Думаю, им не мешает взять нас в советники, – подмигнул Кароль, поднимаясь. – У тебя имеется-таки пара-тройка здравых идей!

Не поддавшись на поддразнивание, я согласилась снисходительно:

– Ну и у тебя тоже есть одна-две. Идем дальше?

Он взглянул на солнечные часы и помрачнел.

– Кажется, мне уже пора. Но все-таки в нашей прогулке должен быть заключительный аккорд, или как там говорят художники: завершающий мазок?

Мы поднялись по ступеням вдоль огороженных узорчатой чугунной оградой цветочных террас. Кароль театрально взмахнул рукой, воскликнув:

– Смотри же!

Я взглянула, и у меня перехватило дыхание.

Вниз к густо-синему морю бесконечными уступами спускались полосы-террасы, заполненные белыми, алыми, бордовыми, розовыми, желтыми, вишневыми, синими… почти черными розами. Распустившиеся, осыпавшиеся или скрученные в тугие бутоны. Крохотные – с ноготок, и огромные, с голову младенца. Растущие кустами и поодиночке. Их аромат оглушал почище удара по голове.

… Я ненавижу его уже два года.

С силой оттолкнувшись от ограды, я отпрянула назад. С лица Кароля исчезла улыбка. Он быстро огляделся.

– Эмма? Что такое? Что ты увидела?

– Я… – Я прижала пальцы к вискам. – Просто голова разболелась. Наверное, перегрелась на солнце…

– На солнце да, конечно, – помедлив, согласился Кароль. День был пусть и ясным, но довольно прохладным и ветреным.

Когда мы уходили, я старалась задержать дыхание или дышать хотя бы ртом. Как бы еще не стошнило. Какой позор!

Скомканно простившись – Кароль торопился, а у меня теперь и впрямь разболелась голова, – мы разошлись каждый в свою сторону. Я старалась идти как можно медленней, чтобы прилипчивый запах выветрился из одежды и волос. Но прогнать мелькающие перед глазами картины было невозможно.

…Розы. Красные. Белые. Бордовые. Желтые. Все – распустившиеся. Их кидают под ноги Танцовщицам Роз, или, как их еще называют, Розовым плясуньям, во время Карнавала. Три дня и три ночи все улицы и площади Фьянты засыпаны розами, которые привозят из провинций целыми стогами. Девочки, девушки, женщины пляшут босыми, высоко подоткнув юбки, словно давильщицы винограда. Ранят подошвы о цветочные шипы, сбивают пятки о камни мостовой, но все равно продолжают танцевать, раскинув руки, плеща распущенными волосами или косами, запрокинув головы – они входят в некий транс. Транс танца роз. Белые и смуглые ноги, оцарапанные, с капельками крови и прилипшими лепестками, месят вновь и вновь подсыпаемые стебли и соцветия, а улицы, залитые светом фонарей, факелов и полной луны, сходят с ума от аромата растерзанных цветов, тоже кидаясь в пляс, в музыку, вино и любовь…

Это все легенда, которая имеется у каждого уважающего себя старого города: в древности девушка по имени Роза танцевала в цветочном саду перед захватчиками трое суток без передышки, пока не пала замертво. И пораженные силой духа девушки из Фьянты захватчики оставили город. С тех пор каждые три года во время Карнавала кто-то должен отплясать три дня и три ночи, чтобы Фьянта по-прежнему оставалась невредимой и свободной.

Все эти трое суток Пьетро рисовал, как одержимый. Пройдя все стадии – рыданий, уговоров, крика, – я смирилась. Лишь отыскивала его на многолюдных улицах, уводила домой, чтобы он мог перекусить и отдохнуть. Но уже через пару часов Пьетро вскакивал, хватал этюдник и вновь погружался в безумный вихрь Карнавала. Он кашлял кровью, и мне казалось и до сих пор кажется, что кармин на холстах серии «Розовые плясуньи» – это кровь самого Пьетро…