Конечно, она согласится – это выгодно нам обоим. Она вернется домой, поднимется в поднебесье, получит назад свою божественную силу и убедит Отца усмирить свой гнев. Если же нет – меня это не будет беспокоить, ведь я останусь за нее в царстве смерти и, быть может, обрету наконец покой. Раньше меня страшила такая участь, но не теперь. Даже холод подземного мира лучше любовных мук.

У смертных здесь нет духов-защитников, и мне странно смотреть на них – под серым небом среди башен-домов люди кажутся тенями. И все куда‐то спешат, не оборачиваясь, даже когда в храме, у которого я оказался, звонит колокол. Звук гулкий, мелодичный – тонет в тумане. Меня тянет зайти в распахнутые двери – внутри сладко пахнет воском и ладаном. Но я заставляю себя идти дальше, мимо людей-теней, куда зовет меня каменное сердце: к Шамирам.

Загораются фонари – свет, мертвый и тусклый, наводит тоску. В витрине слева отражается мой нынешний образ мальчишки-оборванца. Совсем не похоже на бога разрушения и бури, но Шамирам даже без сил меня узнает, а пугать людей и привлекать внимание здешних божеств нет никакого желания. Я хочу поскорее со всем покончить.

Жадные, голодные духи тянутся ко мне, умоляя: «Дай, дай!» Запах моей силы, моей благодати пьянит их, лишает разума. Несчастных давно не кормили – бросили, точно бездомных псов. Их участь – растаять и исчезнуть навсегда.

Мне нет до них дела. Но невольно представляется Шамирам: как она, без сил, смогла ужиться с ними? Она же богиня, и хоть сколько‐то благодати у нее осталось – лакомый кусочек для голодных духов. Мне действительно ее жаль. И чем дальше ведет меня сердце, тем сильнее это непривычное чувство. Каково великолепной богине жить в такой грязи, в такой вони? Не во дворце даже – в каменной клетке.

В переулке я останавливаюсь: серый, как и все здесь, дом-башня таращится в ответ стеклами окон. Внутри мне чудятся тоже не люди, а тени. Ах, Шамирам, неужели ты не смогла найти ничего лучше? Побег из царства смерти, должно быть, дорого тебе дался. Что ж, твоя беда для меня – удача: ты согласишься быстрее. Ведь так?

Ждать приходится недолго. Каменное сердце еле заметно теплеет – как и всегда, стоит Шамирам оказаться рядом. Я отвожу от дома взгляд и оборачиваюсь. Все вокруг тонет в туманном сумраке – опавшие, съежившиеся листья и замершая в воздухе дождевая взвесь. Мигает фонарь, и в его свете, неожиданно ярком, я вижу двух молодых смертных. Юноша – тусклая тень, как и все вокруг. Крупный, чем‐то похожий на Мардука, он преданно смотрит на маленькую, точеную, словно изящная статуэтка, девушку. Они о чем‐то беседуют, но я не вслушиваюсь – каменное сердце ощутимо теплеет. Шамирам здесь. В теле этой смертной. Что ж, она выбрала неплохой сосуд. Девушка кажется крепкой, здоровой и, похоже, любимой – хотя бы этим юношей.

На мгновение я думаю о том, что с ней станет, когда богиня покинет ее тело. Умрет, быть может. Впрочем, ее судьба нисколько меня не заботит.

Влюбленные прощаются: юноша остается стоять у крыльца, девушка взбегает по ступеням. Я направляюсь к ней – сейчас, хватит медлить! – когда меня знакомо обволакивает медовой благодатью, сладкой, как драгоценный нектар. Девушка скользит по мне взглядом – всего мгновение, не замечая в тени. Но я ее вижу хорошо. И замираю от неожиданности, потому что этого просто не может быть.

Волосы цвета звездного железа, что чернее ночи; взгляд искусительницы; черты, прекраснее которых невозможно представить. У смертной лицо Шамирам – юной, свежей и невинной, но все же Шамирам.