Безумное отчаяние звучало в голосе толстяка. Он снова обернулся к господину Леандру и презрительно бросил:

– Вот так. Пусть твой голос выразит страстную безнадежность. Ну подумай – ведь ты же спрашиваешь Скарамуша[41] не о том, поставил ли он заплату на твои штаны. Ты – отчаявшийся влюбленный, выражающий…

Внезапно он замолчал, пораженный. Андре-Луи, наконец поняв, что тут происходит и какой он болван, расхохотался, и раскаты смеха, звучавшего жутковато под огромной крышей, всех напугали.

Первым пришел в себя толстяк, что и выразил в свойственной ему манере, произнеся один из сарказмов, которые всегда держал наготове:

– Слышишь, Леандр, сами боги смеются над тобой. – Затем обратился к крыше гумна и к ее невидимому обитателю: – Эй! Вы там!

Андре-Луи показался, высунув взъерошенную голову.

– Доброе утро, – любезно произнес он.

Когда Андре-Луи встал на колени, он увидел широкий выгон за изгородью, а на нем – огромный, сильно потрепанный фаэтон, повозку, доверху груженную бревнами, накрытыми промасленным брезентом, и нечто вроде дома на колесах, из крошечной трубы которого медленно вился дымок. Неподалеку три крупные фламандские лошади и пара ослов с удовольствием щипали траву. Все животные были стреножены. Если бы Андре-Луи увидел эту картину раньше, он получил бы ключ к странной сцене, разыгранной перед его глазами. За изгородью двигались люди. Трое из них собрались в этот момент у калитки: девушка с живым лицом и вздернутым носиком – наверно, Коломбина[42], субретка[43]; тощий, подвижный юноша – должно быть, Арлекин[44], и, наконец, простоватый парень – вероятно, дзани[45] или лекарь[46].

Андре-Луи охватил все это одним взором, пока здоровался. В ответ на его приветствие Панталоне[47] заорал:

– Какого черта вы делаете наверху?

– Абсолютно то же самое, что вы делаете внизу, – нарушаю границу чужих владений.

– Вот как! – сказал Панталоне и взглянул на своих товарищей, причем его большое красное лицо уже не выражало прежней уверенности. Хотя подобное нарушение было для них делом привычным, однако, услышав, как их действия называют своим именем, толстяк смутился.

– Чья это земля? – спросил он менее уверенным тоном.

Андре-Луи ответил, натягивая чулки:

– Насколько мне известно, это владения маркиза де Латур д’Азира.

– Пышное имя. Этот благородный господин суров?

– Этот господин – дьявол, или, пожалуй, вернее было бы сказать, что по сравнению с ним сам дьявол – благородный господин.

– И все же, – вмешался актер со злодейской внешностью, игравший Скарамуша, – вы признаете, что сами не колеблясь нарушаете границу его владений.

– Да, но, видите ли, я – законник, а законники, как известно, не способны соблюдать закон, точно так же как актеры не способны актерствовать. Кроме того, сударь, на нас оказывает воздействие природа, и природа одерживает верх над уважением к закону, как и над всем прочим. Когда я добрался сюда вчера ночью, природа одержала верх надо мной. Итак, я спал здесь, позабыв об уважении к весьма высокопоставленному и могущественному маркизу де Латур д’Азиру. Однако заметьте, господин Скарамуш, что, в отличие от вас и ваших товарищей, я нарушаю границу не столь демонстративно.

Надев сапоги, Андре-Луи легко спрыгнул вниз и стоял в рубашке, перекинув через руку редингот, который собирался надеть. Маленькие хитрые глазки «благородного отца»[48] внимательно изучали его. Незнакомец одет скромно, но на нем костюм хорошего покроя, а рубашка из тонкого батиста. Да и речь его подтверждает, что он человек образованный. Отметив про себя все это, господин Панталоне решил быть любезным.