Ее размышления прервал стук в дверь. Стучали настойчиво и бесцеремонно, именно так, как всегда делал месье Ле Брюн. Непонятно, как ему это удавалось, но он всегда стучал так, будто имел полное право войти в любой момент, когда захочет, и медлил только из снисхождения к чрезвычайной эмоциональной хрупкости подопечных дам.

– Та история на кухне… – начал он, как только открыл дверь, не дожидаясь разрешения Эмитист. – Боюсь, все оказалось несколько серьезней, чем я думал.

– О, неужели? – Это было нехорошо с ее стороны, но Эмитист чувствовала удовлетворение оттого, что нашлось нечто, заставившее Ле Брюна признать, что он не полностью держит под контролем все мироздание. – Проблема оказалась не столь незначительной?

– Шеф-повар, – ответил Ле Брюн, не обращая внимания на ее язвительный тон, – говорит, что не сможет приготовить ужин, которым ему хотелось бы порадовать новых гостей в первый вечер их пребывания в Париже.

– У нас не будет ужина?

– Такого, который бы соответствовал его представлениям, – нет. Понимаете, все дело в продуктах. Они уже не столь свежи, даже для того, чтобы подавать их англичанам. Так он сказал, уж вы извините. Но это его слова, не мои.

– Конечно нет. – Хотя Эмитист показалось, что Ле Брюн испытывал истинное удовольствие, повторяя их.

– А все из-за того, – начал он, изогнув губы, как будто намеревался усмехнуться, – что вы приехали гораздо позже, чем он ожидал.

Иными словами, в этой проблеме виновата она. Похоже, Ле Брюн считал, что ее стремление поставить благополучие ребенка выше возможности заработать подтверждает неспособность женщины вести бизнес, не говоря уже о том, чтобы расширять его.

– Однако у меня есть предложение, как преодолеть это препятствие, – сказал он.

– В самом деле? – Это было бы хорошо.

– Да уж, – отозвался Ле Брюн с такой самодовольной усмешкой, что Эмитист почувствовала острейшее желание немедленно уволить его. Чтобы он понял, кто здесь хозяин. – Сегодня вечером, – продолжал Ле Брюн, – все будет совершенно по-другому. Я полагаю, что вам с мадам Монсорель нужно пойти в ресторан.

Прежде чем Эмитист успела сообразить, стоит ли расценить это предложение как издевку над их провинциальным происхождением, он сказал:

– Большинство ваших соотечественников в первый вечер своего пребывания в Париже жаждут посетить Пале-Рояль, чтобы пообедать в одном из тамошних заведений.

Предложение выглядело на удивление разумным, поскольку, таким образом, они бы ничем не отличались от обычных туристок, чего, собственно, и добивались.

– И прежде чем вы начнете возражать, говоря, что не можете оставить Софи одну в первый же вечер в чужой стране, – быстро вставил Ле Брюн, – я попросил повара приготовить несложный ужин, чтобы девочка могла подкрепиться. Он заверил меня, что справится. Кроме того, я поговорил с мадемуазель Франсин, и она согласилась подменить мать и посидеть с ребенком, на случай, если девочка проснется ночью.

– Похоже, вы обо всем позаботились, – пришлось согласиться Эмитист.

– За это вы мне и платите, – ответил Ле Брюн, горделиво вздернув бровь.

Он был прав. Но зачем так часто напоминать об этом?

– Что ты думаешь, Финелла? Ты можешь оставить Софи и пойти в ресторан? Или… – Эмитист вдруг осенило, – может быть, ты слишком устала?

– Настолько, чтобы отказаться от обеда в одном из тех мест, о которых мы так много читали? О нет! Конечно нет.

После того как Бонапарт был разгромлен и сослан на остров Эльба, английские туристы толпой хлынули в эту страну, полностью закрытую для них почти на двадцать лет. Английские газеты и журналы были заполнены рассказами об их путешествиях.