Мы с бывшим женихом остаёмся вдвоём. Я отцепляю пальцы от его рукава и делаю глубокий вдох. Отступаю на шаг, борясь со страхом, который Рагнар у меня вызывает. Хочется прижать руку к груди, лишь бы унять бешено колотящееся сердце. Я пытаюсь найти в себе остатки храбрости, чтобы не выглядеть совсем уж жалкой.

Глаза Рагнара блуждают по моему лицу, обжигая, оставляя на нём невидимые отметины. Становится слишком жарко, хотя ещё минуту назад я чувствовала, что начинаю замерзать.

– Думаешь, твоё личико откроет для тебя любые двери? – цедит Норд.

Я не считаю себя писаной красавицей. Миловидной – да. Но уж теперь, когда нет волос, я скорее похожа на общипанного цыплёнка.

– Добромир ничего не сделал, не наказывай его, – отвечаю я, не скрывая недовольства. – И вообще, тебе какое дело до того, что другой мужчина посмотрит на меня? Между мной и тобой больше ничего нет.

– Думаешь, меня волнует перед кем ты раздвигаешь ноги? – бешенство в глазах Норда набирает обороты.

– Видимо, да, раз ты упрекаешь меня в том, чего даже не было! – я складываю руки на груди в защитном жесте.

– Твоё пребывание здесь – часть наказания. Как помнишь – я уберёг тебя от казни, которая полагается за поддельную метку. Но это не значит, что ты сможешь схитрить, выйти замуж за какого-нибудь наивного придурка, вроде этого Добромира, и скрыться. Ты не поняла? Ты здесь навсегда.

Его «навсегда» припечатывает меня к земле. К глазам подступают слёзы. Я отказываюсь думать, что такова моя судьба! Отказываюсь! Всегда можно что-то изменить.

Я зло смаргиваю слёзы, но лица не прячу. Продолжаю стоять прямо, будто палку проглотила.

Из взгляда Рагнара внезапно исчезает злость, там появляется что-то другое. Незнакомое мне. Он делает шаг, нависая сверху и берёт мою руку. Ту, на которой совсем недавно была метка.

Его метка.

Сейчас запястье замотано чистой тряпицей, а ожог обработан специальным заживляющим раствором. Еся вчера помогла мне, но сказала, что на утро надо бы сменить повязку. А я не успела – слишком рано приехал Добромир.

Рагнар, ничего не говоря, принимается снимать сначала тряпицу, заменяющую бинт, а затем и подложку, пропитанную заживляющим раствором.

Мне становится страшно, я вся напряжена. Не понимаю, зачем он это делает? Хочет полюбоваться делами своих рук? Жаждет увидеть доказательства моих мучений?

Я стараюсь лишний раз не трогать рану, потому что любое неумелое движение – пытка. Но на удивление, большие сильные руки Рагнара не причиняют боли. Он делает всё осторожно, почти нежно.

Только вот подложка с раствором слегка прилипает к ожогу. Я издаю слабый полустон, когда Рагнар отделяет её от кожи.

Ужасный ожог предстаёт во всей красе. Мне хочется отвернуться, чтобы не видеть, как меня изуродовали.

Когда вчера я размотала руку после жрецов, и мы с Есей увидели ожог, у меня внутри всё перевернулось. Он уродлив и всегда будет со мной. Даже когда рана заживёт, останется огромное пятно, которое будет выглядывать из-под рукава. Жрец постарался на славу.

Рагнар жадно вглядывается в рану, будто хочет там что-то увидеть. Меня даже пронзает мыслью, что он мог подумать, будто метка снова проявилась. А это вообще возможно? И зачем он решил проверить?

– Тебе нужно обработать рану, – хрипло говорит Рагнар, глядя на ожог.

Я тяну руку на себя и высвобождаюсь, глядя на дракона исподлобья. Прижимаю больную руку к себе, баюкая её.

– Уходи, пожалуйста, – прошу я. – Надеюсь, мы больше не увидимся.

Рагнар недобро усмехается:

– Это вряд ли. Я буду присматривать за тобой. Я ведь сказал, вычислю твоих подельников и всё узнаю. Ничего не хочешь мне рассказать?