Ну, и так далее, и так далее.

В общем, у нас на митинг только зам отправился.

Бабу хочется.

С моря пришли, а жены еще не подъехали.

Опоздали жены, потому что женский телеграф на этот раз ошибся – раньше мы пришли. Вот, теперь ходим.

Мы с Андрюхой ходим.

А на КДП женщины вахту несут.

Недавно это у них началось.

Обычно матросы срочной службы стояли, а потом их на баб поменяли, в связи со сложностями весеннего призыва, так что мы с ним вокруг крутимся.

Делать-то все равно нечего. Солнце, работать неохота. Вот и шляемся с лицами блудливыми.

Андрюха пошел и полевых цветов набрал.

Потом он девушке их преподнес, мол, вот вам.

– Это мне? – девушка зарделась.

– Вам! – сказал Андрюха девушке, а ко мне повернулся и добавился со зверской рожей, – вам, бли-иииии-н!

Черт! Мне опять снилось, что сдаю экзамен по физике.

Ну, не могу я уже! Снится: парты, парты, за ними сидят мальчики и девочки, аккуратненькие такие, и я – великовозрастный верзила, в форме, должен с ними учиться, а я не помню ни хрена!

Вот хоть тресни!

Ну, не знаю я физику. НЕ ЗНАЮ. Я посмотрел в одну тетрадку, а там пример столбиком и почему-то квадратные уравнения. Мы же физику только что сдавали?

И тут я уже взвыл: «Господи! Ну не хочу я учиться! Не хочу! Ну почему ты во сне сажаешь меня каждый раз за эту проклятую парту?!! Освободи! Господи! Прошу! Не могу я видеть каждый день одно и то же!»

Фу! Проснулся. Вроде, выспался.

У старшего помощника командира корабля сегодня отличное настроение. Он сидит в кают-компании за столом и держит перед собой книгу.

Напротив него зам и настроение у него поганое.

Я сижу рядом и у меня настроение так себе.

Мы ждем, когда подадут чай, и старпом нам читает вслух:

– «. Сокровище – это нечто, в максимальной степени организованное в соответствии с идеей «пассо», слышь, Сергеич, чего говорю? – «в соответствии с представлением о «пассивной активности» вещей». А вот еще: «Сокровище «не владеет собой настолько глубоко», что через это безволие», а я так и думал, «через эту пассивность оно приобретает власть над другими». Или: «Сокровище не является только лишь знаком, его знаковость подавлена его избыточной вещностью».

Подают чай, старпом отхлебывает и продолжает:

– «Эта современная логика», заметь, Сергеич, «окольными», вот зараза, «путями», я околеваю, «выпестована романтизмом», ну еще бы, «направлена на разрушение более древней логики сокровищ», охуеть не встать!

Старпом доволен. Он откидывается на спинку кресла и с улыбкой смотрит в текст.

– Сергеич, у тебя есть что к этому добавить?

Зам сделал попытку открыть рот.

– Да где ж тебе что-нибудь добавить? Тебе дай убавить от этого чего-то, и ты полчаса будешь думать: не убрать ли первое слово, потому что только оно в твоей памяти когда-то встречалось.

И то – когда мама Стивенсона тебе на ночь читала. Больше-то никак.

Зам надувает губы, старпом мгновенно теряет игривость и наклоняется вперед:

– Кстати, о маме! Тут твои друзья в штабе придумали устроить у нас что-то вроде «дня открытых дверей» и пригласить всех близлежащих мам посмотреть на то, как их сыновья служат. У меня нет слов! Они хотят устроить нам массовое матерное самоубийство. И откуда в дивизии сразу столько идей?!! Одна другой лучше. Ты, надеюсь, к их нарождению свою руку не приложил?

Зам пытается.

– А ты можешь мне в глаза смотреть, а, сокровище? Я, как только этим у нас запахло, почему-то сразу о тебе подумал. У кого еще в штабе три сказанных подряд слова издали напоминают сложноподчиненное предложение? Только у тебя, разлюбезнейший наш заместитель!