— Но ты можешь попробовать обратиться в совет, — продолжал Родерик. — Если сейчас на тебя показывают пальцем только боевики, то после этого весь университет будет знать, что ты попытался избить барышню и оказался битым сам.

И на меня тоже будут показывать пальцем. Может, у Бенедикта все же сохранились хоть какие-то остатки разума?

— Но будешь ты жаловаться совету или нет, если не оставишь в покое Лианор — твой отец узнает о случившемся во всех подробностях.

Сам-то Родерик о них, интересно, откуда знает? Я ни с кем не делилась, и едва ли декан с ним откровенничал. Впрочем, протокол осмотра он явно читал, вот, наверное, и сделал выводы.

— Понял, — выдавил угловатый.

— И если ты попытаешься кого-то подговорить, я расценю это, как если бы ты действовал собственноручно. Ясно?

— Ясно.

— Вот и славно. — Родерик отвесил издевательски изящный поклон. — Всего доброго.

Бенедикт растворился в темноте.

— Спасибо, — выдохнула я. — Я… у меня нет слов.

Как выразить словами облегчение и радость? Ту горячую волну, что залила грудь? Слезы благодарности на глазах? Не помня себя, я шагнула к Родерику, чтобы обнять, не в силах сдерживать переполнявшие меня чувства.

Под ноги подвернулась сумка, про которую я совершенно забыла. Я пискнула, потеряла равновесие и со всего размаха впечаталась Родерику в грудь. Залившись краской, подняла взгляд да так и замерла, забыв обо всем, кроме его ладоней, что подхватили меня за талию. Кроме литых мышц, ощущавшихся сквозь одежду. Кроме его лица, склоненного над моим, и глаз так близко. Еще ближе…

Его дыхание щекотнуло мои губы, не выдержав, я закрыла глаза, а сердце понеслось вскачь.