— Так мы поняли друг друга? — спросил Родерик, выпуская мундир Бенедикта.

— Нет, — вскинулся угловатый. — Попробуй хоть пальцем меня тронуть, и я пойду к целителю, а потом к судье…

— И судья скажет, что ты можешь подтереться заключением целителя. Как и тем, что уже приготовил.

— Не все судьи в городе продажны! Сколько бы у тебя ни было денег, я найду честного!

«Честного» — это того, кто будет смотреть не на достаток, а на происхождение? Я едва удержалась, чтобы не спросить, — даже рот ладонью закрыла, как маленькая. Вот уж когда в самом деле незачем влезать в мужской разговор!

— Я думаю, что, попав в новое место, нужно узнать обычаи этого места, а не задирать нос и обижать барышень. Ты хоть устав-то университета читал, умник?

Угловатый моргнул. Честно говоря, я тоже удивилась — вообще не знала, что такой документ существует и что он может понадобиться обычному студенту. Значит, надо найти и прочитать, чтобы не уподобляться Бенедикту.

— Не читал, — довольно протянул Родерик. — Так вот, двадцать лет назад император постановил, что университет должен быть местом свободного развития науки, где не смотрят на звания и сословия.

Бенедикта перекосило. Я хмыкнула про себя. Гладко было на бумаге, а на деле вода и масло не смешиваются.

— И чтобы такие, как ты, не пытались нарушить это правило, с чего-то решив, будто выше остальных, все происшествия в стенах университета разбирает совет университета. За исключением тяжких преступлений против личности.

— Вот именно! — обрадовался угловатый. — Тяжких преступлений против личности! И целитель…

— Зафиксировал повреждения, не причинившие вред здоровью.

У Бенедикта отвисла челюсть. У меня, признаться, тоже. Значит, еще одна зарубка в памяти — найти нормы, или как они называются, и разобраться в них. Просто чтобы нечаянно не натворить чего-то, что действительно будет считаться тяжким преступлением против личности.

— Поэтому любой судья развернет твое прошение и велит обращаться в совет университета. А совет университета — это деканы и старосты факультетов. Я — староста целителей. И что-то мне подсказывает, что со старостой боевиков ты уже тоже познакомился.

Судя по кислой морде Бенедикта — однозначно познакомился. Интересно, кто подбил ему глаз — Алек или Родерик? Или вмешался кто-то третий, раз уж «все знают»? И откуда узнали? Декан Рейт не казался болтуном. Декан международников отчитал Бенедикта при свидетелях? Или у него болтливая секретарша?

Впрочем, какая мне разница, слухи на то и слухи, что разлетаются мгновенно. Главное, что я теперь не одна, и как же это, оказывается, здорово!

— На чьей стороне будут алхимики, естественники и артефакторы — не скажу. Землемеры и погодники — скорее на стороне Лианор, староста факультета там из простых. — Родерик усмехнулся. — Знать считает ниже своего достоинства мотаться по стране, выискивая новые месторождения, или призывать дождь на поля. Кто еще? Бытовики — явно не на твоей. Стелла, как ты понимаешь, девушка, и сама мысль о том, что дворянин мог поднять руку на женщину… Впрочем, можешь спеть ей про зарвавшуюся чернь, вдруг да поможет? Герцогиня как-никак…

С каждым его словом у меня внутри словно распускался ледяной узел. Нет, конечно, у Бенедикта останется множество возможностей испортить мне жизнь, особенно если благодаря давней вражде боевиков и международников его поддержит весь факультет. Он даже сможет с чистой совестью не приближаться ко мне ближе чем на сто ярдов, как требует Родерик, все сделают другие. И он по-прежнему будет играть грязно, но по крайней мере потащить меня в суд за оскорбление действием не сможет.