На объявление откликнулся польский студент Марек Пясецкий, неприятный, наглый парень, имевший репутацию первого фарцовщика УДН. Он окинул Эллу оценивающим взглядом и запросил полторы тысячи рублей.

– Могу скинуть немного, если породнимся, – добавил он, ухмыляясь. – Но только с резинкой.

– Пся крев, – ответила Элла, чувствуя, как в душе поднимается ненависть и к нему, и к себе самой. И почему в любом языке первым делом запоминаются ругательства? – Засунь свою резинку знаешь куда?

– Да я-то знаю, – загоготал он.

– А ко мне близко не подходи, – продолжала Элла. – Я детдомовская, я троих таких, как ты, уже отправила на инвалидность.

Она вновь поехала на Пушкинскую в ремонтную мастерскую и рассказала знакомому мастеру о своих злоключениях. Умолчала только о цене, которую заломил Марек, и о предложенной им скидке.

– У вас же есть связи, – принялась упрашивать она. – Достаньте мне «Эрику»! Ну не могу я больше пальцы ломать на этой «Москве»! И каретка опять заедает.

– А я предупреждал, – отозвался мастер. – Ладно, повезло тебе, есть у меня «Эрика». Восемьсот, – добавил он.

У Эллы было только триста, она попросила, как в прошлый раз, продать ей машинку в рассрочку. Он заупрямился.

– Ну ты сама сообрази: машина уйдет влет. Какой мне смысл ждать, когда я могу взять все деньги сразу?

– Такие деньги мало у кого найдутся сразу, – возразила Элла. – Зато меня вы уже знаете. Я не обману.

– Это ты, девочка, жизни не знаешь! Да у меня ее с руками оторвут!

– Я заплачу тысячу, – сказала Элла в полном отчаянии. Заработать тысячу рублей – это ей надо было полгода трудиться и ни копейки не тратить на себя. И то, если очень повезет. Но не отступать же! – А пока возьмите триста. И давайте машинку.

– Ишь, какая ушлая! – покачал головой мастер. – Ладно, бери. «Москву» свою притарань. Я ее на запчасти разберу.

– В зачет пойдет? – осведомилась Элла, сама удивляясь, откуда у нее взялись такие базарные замашки. Не иначе как школа Марека сказалась.

– Ладно, скину пятьдесят, – согласился мастер.

– Сто, – сказала Элла. – Ее переть сюда – очуметь можно.

– Пятьдесят, – повторил мастер. – Не стоит она стольника.

– За пятьдесят приезжайте к нам на Миклухо-Маклая, – пригласила его Элла, – и тащите ее сами.

– Больно надо, – усмехнулся он. – Сама привезешь. Куда ж ты денешься? Для тебя и полтинник – большие деньги.

Элла ушла из мастерской, унося с собой за удобную ручку веселый рыжий чемоданчик тисненой кожи. Ей казалось, что она купила щенка. Друга на всю жизнь.

Так и вышло. С «Эрикой» она удвоила производительность. Но Элла страшно боялась, что машинку могут украсть, и стала сдавать ее комендантше на хранение. Это стоило ей лишнего рубля в день, да и доверия комендантша не внушала. За стольник она могла соблазниться и отдать машинку кому-нибудь… Словом, новый друг стал для Эллы постоянной головной болью.

Но тревожилась она напрасно. Комендантша хорошо умела считать и понимала, что синица в руках – верные шестьдесят рэ в месяц, как с куста! – лучше одноразового стольника.

«Москву» Элла отвезла в мастерскую, попросив у своей соседки Суан Мин крепкий брезентовый рюкзак, и бдительно проследила, чтобы мастер вычеркнул из ее задолженности полтинник.

Студенты Университета дружбы народов делились на богатых и бедных. Богатыми были представители стран Варшавского договора, многие арабы, некоторые выходцы из Африки и Латинской Америки. Самыми бедными были вьетнамцы и афганцы. Но беднее всех была москвичка Элла Королева. У Суан Мин хоть рюкзак был.

С соседками по комнате Элла старалась ладить, хотя все они были очень разные. Бедной Суан Мин с трудом давался русский язык. Ее вьетнамское горлышко было не приспособлено для произнесения длинных слов вроде «усовершенствование». Ей не хватало дыхания, приходилось говорить по слогам в два-три приема. Элла старалась помочь ей чем могла. Суан Мин готовилась поступать на медицинский факультет.