Мережковский предельно точно выявляет общую тенденцию, характерную для литературы этой поры, – «предчувствие божественного идеализма, возмущение против бездушного, позитивного метода, неутомимую потребность нового религиозного или философского примирения с непознаваемым»140. Отмечая, что истинная религиозность на данном этапе сохранилась только в народе, критик видит возврат к религии в необходимом преодолении пропасти между интеллигенцией и народом. Такого рода установка связана и с общим кризисом западно-европейской культуры, при котором обыденное сознание, наука и прежняя философия начинают трактоваться как однозначное и пассивное отражение реальности, данной в преобладающем чувственном восприятии. Господство позитивистско-натуралистической философии и кризис европейских наук ведут к острой критике сциентизма и позитивизма и, как закономерное следствие, возникновению феноменологической философии.
Литературно-культурные процессы данного времени становятся все более разнообразными по своим мировоззренческим и эстетическим признакам. Множественность течений и направлений, резкая полемичность, необычайная подвижность, быстрая смена форм и стилей ведут к тому, что в последние десятилетия XIX в. литературный процесс крайне усложняется, представляя собой, по сравнению с предшествующими эпохами, необычайно разнородные, разнохарактерные, удивительные по своей многоликости явления. В литературе назревает кризис реалистического сознания, влекущий за собой акцентировку ее религиозно-философской составляющей.
Предмет и объект нашего исследования связаны с литературным процессом последней трети XIX в., именами позднего Лескова, Короленко, Успенского, Чехова, которые в своем творчестве и подчас личной биографии способствовали развитию темы Сибири в русской литературе и оказывали определяющее влияние на формирование «сибирского дискурса». С другой стороны, осмысление пространственных границ Сибири, ее истории, природы, общих типологических моделей, заданных культурно-символическими смыслами ее образа, вело к формированию регионального самосознания, что выразилось в явлении сибирского областничества и того письменного наследия, которое неизбежно возникало в непосредственной связи с процессами общелитературными.
При такой постановке проблемы основным материалом видятся тексты не только художественные, но и те, в которых прослеживаются процессы наращения мысли, вызревания идей, их прорастания в ткань художественного текста. Это многочисленные статьи, письма, личные и дорожные дневники, записные книжки, рукописи-фрагменты – все те жанры, которые, по терминологии Л.Я. Гинзбург, относятся к категории «промежуточных». Литература этой поры начала приобретать отчетливые религиозно-философские черты, говорить языком мифа, легенды, предания. Кризис реалистического сознания и поиск новых средств выразительности привел в то же время к явному размыванию границ между художественным и публицистическим типами письма. Очерки, рассказы, картины, сцены, эскизы, дневники, письма стали занимать привычное место классических повествовательных форм и из разряда жанров «промежуточных» становиться в литературе ведущими.
Нередко они формировались личной, творческой судьбой писателей, так или иначе связанной с Сибирью. Несомненное возрастание общего интереса к сибирскому региону в последние десятилетия XIX в. произошло в силу как определенных социально-исторических явлений, так и понимания особой значимости сибирского края, ставшего не просто вариантом русской колонии, но оказавшегося своеобразной «страной», во многом по-новому определившей самосознание России, ее границы и ментальность. Эти тенденции способствовали развитию «сибирского текста», история формирования которого началась, собственно, с истории завоевания и заселения самой Сибири.