Йонг Мин вдруг поставил чашу на полированный камень рядом и заговорил. Голос его был мягким, сухим, будто пыльный ветер, дующий сквозь забытые архивы.

– Ты, возможно, ещё не понимаешь, – начал он, – что сила печати зависит не только от знания иероглифа, но и от того, на чём ты его оставишь. Бумага, ткань, кожа, металл – каждый материал несёт свою собственную песнь, своё сопротивление и свою жажду запечатлеть магию.

Андрей продолжал водить кистью, но внимательно вслушивался в каждое слово. Его рука не дрожала, хотя иероглиф был одним из самых сложных. Он знал, что старик не просто рассуждает. Он передаёт. Передаёт ему свои знания.

– Бумага из волокон небесного тутовника – основа для ученика. Она тонкая, послушная, но слаба, как детская душа. Подходит для тренировок, для иллюзий и временных запечатлений. Настоящие мастера не используют её. – Старик отхлебнул настой и улыбнулся, глядя на парня. – Но не стоит её недооценивать. В умелых руках и она может удержать тень души.

Он встал, подошёл к полке и вынул длинный, пыльный свиток, разворачивая его медленно. Ткань была чёрная, с проблесками синевы – будто звёздное небо.

– Шёлк Мрачного Паука. Эти демонические существа плетут свою паутину в ущельях Бессветной Тьмы. Ни один смертный не может коснуться такой нити голыми руками – она разрывает душу. Но если паука убить ритуалом Семи Печатей, и проварить его шелк в настое крови духа-гадюки – получается ткань, способная удержать живую магию в течение трёхсот лет.

Он бросил взгляд на Андрея. Тот замер, как статуя, не дыша, и даже кисть в его руке застыла над бумагой.

– Ты думаешь, это редкость? – Йонг Мин усмехнулся. – Это всего лишь середина пути.

Старейшина шагнул дальше и поднял нечто завернутое в красное покрывало. Когда он снял его, Андрей увидел свёрток, заключённый в стеклянную коробку. Внутри лежал тонкий прямоугольник… Кожи. Она переливалась, как живая, меняя цвет от тёмно-серого до бледно-золотого.

– Кожа девятихвостого пса-стража. Эти звери родом из Врат Рассвета. Слуги самих Духов Заката. Их кожа – крепче камня, но гибка как шёлк. На ней можно чертить печати, которые переживут смерть самого владельца.

Йонг Мин обернулся, смотря в глаза Андрею. Его голос стал ниже, насыщеннее:

– На такой коже пишут только трижды. Больше – нельзя. Она… “Устаёт”… А “устав”, начинает пить жизнь писавшего.

Парень слегка кивнул. Он чувствовал холод, пробегающий вдоль позвоночника.

– Есть и другие основы. – Продолжал говорить старик, возвращаясь на место. – Серебряная чешуя ледяного василиска, перепонки из крыльев лотосного демона, пергамент, сваренный из слёз мифической птицы Байхэ. Все они требуют платы. Не серебра, нет. Платы судьбой, разумом, даже воспоминаниями.

Андрей внимательно взглянул на свою кисть. Его пальцы уже знали вес символов. Но теперь он начал понимать и вес материи. Йонг Мин поднял свою чашу и медленно отпил настой, как будто каждое слово, что он говорил, тоже было магией.

– Ты когда-нибудь будешь писать настоящую Печать. И тогда – не перепутай. Не клади знак “Закрытие” на кожу духа воды, не вырезай “Печать души” на чешуе змеи, что ведает забвением. Иначе потеряешь не только печать, но и часть себя.

Он указал на лежащий рядом чистый свиток.

– А теперь пиши. Не просто чернилами. Пиши, как будто душу свою оставляешь между штрихов. Так учатся настоящие мастера Печати.

Андрей кивнул и погрузился в работу. Он уже знал – когда придёт время, он сможет соткать свою собственную Печать. Пусть и на обрывке мира, сотканном из вражды, боли и древних артефактов. И, быть может, она станет тем, что однажды удержит его настоящее имя.