Сама хозяйка кабинета стояла у стола, сжимая край мраморной столешницы. Высокая, сдержанно элегантная, она была одета в строгий, но безукоризненно скроенный тёмно-графитовый костюм от одного из закрытых домов высокой моды. Материал почти не отражал свет, как чёрная вода на глубине. На шее этой молодой девушки сверкало тонкое ожерелье из белого золота, едва заметное. Её тёмные волосы были собраны в гладкий узел на затылке, подчёркивая стройную и красивую шею. Черты лица – точёные, высокие скулы, прямой нос, холодные серо-зелёные глаза. Это была настоящая красота. Та, что не требует доказательств. Без грима. Без улыбки.

Её кабинет был продолжением её самой. Просторный, стильный, без излишеств, но каждая деталь была знаком статуса и вкуса. Потолок в этом помещении был высоким, матовым, с мягким светом, не дающим теней. Окна – от пола до потолка, за которыми медленно двигался город – вечерний, с огнями и бурлящим трафиком. Стены – серо-синие, матовые панели, на которых не висело ничего, кроме одной картины – монохромной, тревожной, в духе абстрактного экспрессионизма. Угловой диван из натуральной кожи, массивный, тёмно-бордовый. Стеклянный шкаф с коллекцией редких винтажных книг и миниатюрных скульптур. И в центре – её стол, словно алтарь власти: холодный, стеклянный, с инкрустацией из чёрного обсидиана.

Отбросив свой телефон прочь, она медленно повернулась. Не резко. Как хищник, которого разозлили. И всё же – в каждом её движении чувствовалась сдержанность. Контроль. Только уголки чувственный и чётко очерченных губ чуть дёрнулись. И это явно был не намёк на улыбку, а нечто между раздражением и досадой.

В кожаном кресле у окна, в полоборота к ней, сидела другая девушка. Совершенно иная девушка. Она даже визуально выглядела мягче, чуть младше, но столь же безупречно собрана. Дорогой шёлковый кардиган цвета слоновой кости, белоснежная рубашка, свободные брюки пастельного оттенка. На тонком запястье сверкали лаконичные золотые браслеты, на пальце – кольцо с крупным синим камнем, скорее фамильным, чем купленным. Украшения были просты, но в этом и заключалась роскошь: отсутствие нужды что-либо доказывать.

И сейчас эта красотка держала в пальцах высокий бокал с насыщенно-рубиновым вином. Бургундское. Один из тех редких годов, который не найти в обычных ресторанах. Девушка деликатно обвела ободок бокала пальцем, как будто в поиске ритма, а затем сделала глоток. Вино было безупречным. Но вкус явно её саму сейчас почему-то не радовал. Тем более, что в её глазах сейчас поселилась лёгкая растерянность. Не паника. Не страх. А то странное, тягучее состояние, когда что-то должно было пойти по сценарию – но не пошло. Она смотрела на женщину у стола с вопросом, который пока не решалась озвучить.

На её лице эмоции сменялись, как кадры на плёнке. Сначала это была лёгкая уверенность. Почти полноценная насмешка. Потом она переросла в лёгкий испуг. После проявилось понимание, что что-то пошло не так. Затем – растущая тревога, что выражалась в напряжении бровей, чуть приоткрытых губах. Она всё ещё надеялась, что ситуация под контролем. Всё ещё надеялась, что та, что стоит у стола, скажет: “Мы перехватим его позже.”. Или: “Это не важно. Он нам больше не нужен.”.

Но хозяйка кабинета, всё также стоя у стола, всё ещё молчала. И это молчание было страшнее любых слов.

– Он… Улетел? Обратно? – Наконец, спросила девушка в кресле, хрипло, почти шёпотом, будто бокал внезапно стал слишком тяжёлым. Но ответа не было. Только холодный взгляд. И тонкая, почти незаметная дрожь в пальцах, сжимающих край стола. И всё только потому, что шторм бушевал не только в небе. Он уже начинал сгущаться внутри этих стен.