За окнами уже не было сияния. Облака стали серыми, тяжёлыми, как надутые парусами кошмары. Они шевелились, сгущались, будто в них что-то двигалось. Температура за бортом начала резко падать, и снаружи даже замелькали тонкие иглы льда, колющие обшивку. Свет за окнами стал тусклым. Затем погас вовсе. А в салоне загорелись предупредительные табло: “Пожалуйста, пристегните ремни”. Потом слегка встревоженный голос пилота прозвучал через систему связи:

– Уважаемые пассажиры, на нашем пути – временная зона турбулентности. Просим сохранять спокойствие. Всё под контролем.

Но это было до того, как самолёт влетел в самую глотку стихии. Грозовой фронт, недооценённый, неправильно смоделированный, прорвался вверх в несколько слоёв атмосферы. Шторм начал своё развитие над океаном, но теперь в считанные часы превратился в полноценный ураган четвёртой категории, и его передняя кромка как раз пересекала высотный эшелон, по которому шёл рейс. И первым ударил шквальный ветер. Снизу, сбоку, сразу со всех сторон. Самолёт затрясло так, что пассажиры невольно вжались в кресла. Андрей машинально схватился за подлокотник, вынырнув из своей отрешённости. Пошёл вибрационный гул по корпусу, затрещали багажные полки. Некоторые пассажиры вскрикнули. А потом началась частые молнии.

Не одиночная вспышка, а целый танец света и тени, беснующийся за бортом. Всполохи били в облака, расползаясь по небу с синеватой злостью. Разряд ударил недалеко от левого крыла – ослепляющий, громкий, как пушечный залп. Сразу же по корпусу самолёта прошла сильная вибрация. Затем вдруг изменился звук двигателей и резкий толчок вниз, словно самолёт на секунду потерял опору и провалился на несколько десятков метров.

Люди панически закричали. Кто-то пытался встать, и тут же падал обратно. Воздух наполнился запахом озона и технического металла – едва ощутимый, но тревожный. Стюардессы быстро заняли свои места, пристегнувшись. Командир корабля вновь вышел в эфир, но теперь в голосе слышалась натянутая сдержанность:

– Пассажиры, сохраняйте спокойствие. Мы попали в зону нестабильности. Обходим грозовой фронт. Повторяю… Всё под контролем…

Но всё было далеко не так. Грозовой фронт не собирался отпускать жертву, что попала в него. Он рос. Двигался. Сжимал самолёт в своих исполинских ладонях, как хищник, играющий с добычей. Радар больше не показывал привычную карту – только густой, пульсирующий хаос.

Именно в этот момент, в самой гуще штормового гнева, на земле, в офисе службы метеоконтроля, один молодой оператор смотрел в монитор и повторял:

– Этого не было… Мы не видели… Господи… Фронт шторма вырос за сорок минут? Как? Как мы такое упустили…

А в небе, среди безумных молний, ледяного ветра и трясущегося неба, самолёт с Андреем внутри боролся за своё существование, оставаясь не более чем крошечной искрой в огромной пасти бури. И сейчас никто из пассажиров не знал о том, куда он летит. И Андрей тоже не знал о том, что происходит. Но впервые за всё последнее время сердце парня забилось по-настоящему, потому что теперь страх, охвативший всех пассажиров, был реальным, физическим. И даже в самом парне вдруг пробудилось что-то живое…

………

В кабинете царила тишина, натянутая, как шёлк перед разрывом. Мобильный телефон, отброшенный в сторону, упал на стеклянную поверхность стола с глухим, но звенящим стуком, оставив на экране едва заметный отпечаток её пальцев. Нежных, ухоженных, с идеально выведенным маникюром – жемчужно-серый лак с еле уловимым металлизированным блеском.