И всё только потому, что вода отразила не совсем его. Не… Само лицо, сейчас глядевшее со дна ручья, было ему знакомым. Но в то же время и кажущимся чужим. Черты остались те же, но они были чётче, моложе, свежее, как будто кто-то мягко стёр с него все следы бессонных ночей, тревог, потерь и усталости. Лоб стал чище, кожа – гладкой, почти детской, без первых морщин у глаз и тени щетины. Скулы – резче, но при этом лицо приобрело какую-то невинную мягкость, как у подростка, у которого ещё не окреп характер, но уже горит что-то в глазах.

Слегка встряхнувшись, он осторожно провёл рукой по щеке – и ощутил, что кожа действительно иная. Тонкая. Эластичная. Без грубых следов жизни. И пальцы… Пальцы стали легче, тоньше, а сами руки – стройнее. Не худые, но и не те, что были у него прежде, после множества часов в спортзале и на беговых дорожках. Это были руки… Юноши.

Осознав это, он с трудом сглотнул, и наклонился ближе к воде, не веря. Ведь в отражении он видел семнадцатилетнего парня, живого, встревоженного, с побледневшими губами, с широко раскрытыми глазами, в которых читалось всё – кроме понимания.

– Что… Что это такое? – Прошептал он, но тут же вздрогнул. Так как даже его голос прозвучал иначе. Выше. Чище. Без хрипловатого надлома, которым он пользовался, когда злился или устало разговаривал ночью по телефону.

Он снова посмотрел в воду – и почти испугался. Не от уродства, не от боли – а от того, насколько сильно исчез сам он, каким был. Потом он наклонился ближе. Губы дрогнули.

– Мне… Снова семнадцать?

Ровно столько, сколько было тогда…Тогда, когда он впервые сказал «люблю». Тогда, когда жизнь ещё казалась более простой, но не бесповоротно сломанной. Потом он сел обратно, зацепившись руками за колени. Как? Почему? На эти вопросы в его голове сейчас не было ответов. Лишь какой-то странный гул, словно он всё ещё сидел в самолёте, возле крыла на котором имелись те самые двигатели.

Немного подумав, он снова оглядел себя. Одежда на нём была всё та же, хотя и слегка потрёпанная. Словно он какое-то время катился вниз по склону ближайшей горы. Футболка с лёгкими надрывами… Штаны в грязи… Но в его слегка изменившемся теле сейчас была совсем другая пластика. Он чувствовал её в каждой клетке. Как будто ему снова можно было бегать, не задыхаясь. Скакать по скалам. Смеяться до икоты. Любить – до глупости. И вместе с этим пришло странное чувство вины. Ведь он… Вроде бы… Умер. Или должен был умереть. А теперь – жив. И даже стал… Моложе…

И в незнакомом месте, где не было ни пепла от самолёта, ни криков пассажиров самолёта, ни от того, что с ним произошло. Только тишина, вода и эти величественные горы, словно оберегающие его. И он не знал – второй ли это шанс, или тонкая насмешка судьбы. А может быть… Тот самый случай, когда в последнее мгновение перед смертью человек может прожить целую жизнь? Но, вроде бы, как он слышал ранее, поговаривали о том, что в такой ситуации человек заново проживает именно свою жизнь. А тут… Тут явно было что-то другое.

Но одно было ясно… Он – другой… И этот место было далеко не тем, что он мог знать. И теперь парню, судя по всему, придётся заново узнавать – кем он мог стать. И почему жив именно он.

Некоторое время Андрей неподвижно сидел на краю лужайки, над прозрачной гладью ручья, и смотрел в воду, будто пытался найти в ней не только отражение, но и объяснение. Отражение молчало. Только шевелилась тонкая водяная рябь, и в ней плыло его новое лицо – лицо юноши, который ещё не знал, что такое предательство, смерть и пустота. Лицо, которое он сам почти забыл.