– Она же сейчас там… В его городе… Она быстро узнает обо всём. И она быстро увидит, что я потеряла контроль. Что я оттолкнула его. Что он сейчас уязвим, растерян… Один…

И если эта самая Анджела найдёт его раньше… Эта мысль была настолько острой, что ощущалась сейчас Вероникой как холодная игла, вонзившаяся ей под рёбра. Не потому, что хозяйка кабинета не верила в свои чувства или ценность чувств самого парня. А потому, что знала. Очень часто люди ломаются в момент резкой боли, и когда в такой момент рядом оказывается тот, кто старательно шепчет: “Ты был не тем”, и “Я всегда рядом”, и “Она тебя не заслуживает”.

Она снова резко встала, и подошла к стене, медленно проведя пальцем по встроенному дисплею. Система безопасности мигнула, и на голографической панели появилось расписание ближайших частных вылетов.

– Подготовить мой самолёт. Я лечу туда. Через три часа максимум. Предупредить местный офис. Пусть организуют приём. Без официальных встреч. В этот раз это именно частная инициатива.

Её голос в этот момент звучал хладнокровно, почти отрешённо. Но внутри бушевал пожар.

– Ты уверена? – Тихо спросила подруга, всё ещё сидящая с бокалом в руке. – Он ведь теперь может и не захотеть тебя видеть? После всего… Этого…

Вероника снова посмотрела на неё. Спокойно, но при этом пронзительно. Словно в ней включилось что-то хищное. Усталое, но живое. И весьма опасное.

– Может. Но я больше не позволю никому – ни тебе, ни Анджеле, ни себе самой – решать за него. Я не буду больше наблюдать издалека. Если он прогонит меня сам – я приму. Но если уйду сейчас… Или просто отстранюсь… Это будет уже не ошибка. Это будет полноценная капитуляция.

В этот момент в её голосе дрожало еле сдерживаемое чувство. Не слёзы. Не истерика. А решимость. Та, что появляется не у сильных. А у тех, кто наконец-то проснулся. Потом она повернулась, направилась к личной гардеробной, не сбавляя шаг. А в её голосе звучала уже деловитость:

– Лучше бы помогла подобрать мне одежду. Подходящую для такой беседы. Элегантную, но простую. Без лейблов. Вроде той, в которой он впервые увидел меня. Я хочу, чтобы он вспомнил не мою фамилию. А лично меня.

– Зачем тебе помогать, если ты уже сама знаешь, что именно тебе нужно? – Раздалось сзади Вероники, когда перед ней распахнулась нужная дверь. Подруга всё также осталась в кресле, задумчиво глядя в бокал с вином.

А хозяйка кабинета в зеркале уже видела уже не контролирующую Торговую империю деловую, хотя и очень молодую женщину. А девушку, готовую лететь сквозь шторм, лишь бы вернуть потерянное не из гордости, а из любви, которую слишком долго прятала за внешней бронёй холода и недоступности.

Она долго стояла у трюмо, куда принесла личный планшет – не для того, чтобы просматривать документы или корреспонденцию, а чтобы, как обычно, использовать его как блокнот, для мозгового штурма, и даже полноценного полигона для локализации собственной тревоги. У зеркала было непривычно тихо. Даже система шумоподавления в кабинете казалась сейчас излишне эффективной – не оставляя ни единого звука, кроме шелеста её дыхания и стука пальцев по экрану. На дисплее уже мигали строки заметок:

– Где он будет в ближайшие сутки?

– Какие места он любит?

– С кем он общается?

– Что он подумает, если увидит меня?

– Какой тон выбрать: извиняющийся, спокойный или просто честный?

После последнего вопроса её тонкие пальцы остановились. Она вглядывалась в строку, где только одно слово: извиниться. И поняла, как сложно воплотить смысл этого слова на самом деле. Ведь сейчас, после всего случившегося, оно само по себе выглядит слишком слабым. Слишком плоским, чтобы вместить в себя всю боль, которую Вероника ему причинила.