В главном дворе секты уже собрались двадцать три мастера. Их силуэты, закутанные в боевые мантии, казались ещё более мрачными на фоне серого света. На груди каждого висел узел из красной нити – древний символ, который повязывали тем, кто отправлялся в путь, откуда редко возвращались.

Посреди двора, на возвышении, стоял массивный бронзовый треножник с тлеющими углями. Запах полынного дыма поднимался к небесам, стелясь над головами. Молодые ученики в белых одеждах, с лицами, бледными от страха и гордости, медленно обходили каждого воина, принося чаши с чистой водой для омовения рук и лица – последний ритуал очищения перед смертельным боем.

Ли Ён А приняла чашу обеими руками, и пока холодная вода стекала по её ладоням, она закрыла глаза. Внутри неё что-то сжалось – не страх, а острое, почти физическое чувство того, что эта вода смоет с неё всё, кроме решимости.

Чон Му Гван в этот момент стоял, глядя в сторону горных пиков. Он не опустил головы, не коснулся воды – вместо этого зачерпнул ладонью немного углей из треножника, оставив на коже след от золы. Младший ученик отпрянул, испуганно глядя на этот жест, но Му Гван лишь тихо сказал:

– Не очищение… а клятва.

Глухой стук гонга прокатился по двору – три удара, медленных и тягучих. Все головы повернулись к лестнице, ведущей к главному залу. Великий старейшина Хван До Ин спускался неторопливо, в тёмной мантии с золотыми облаками на плечах. Лицо его было каменным, взгляд – отрешённым. Он не спешил и не задерживал шаг – двигался так, как будто этот день был обычным. Но каждый, кто стоял во дворе, чувствовал – именно он отправит их в путь. Старейшины, всё ещё остававшиеся в секте, стояли позади него, как тени. Никто не произнёс ни слова.

Хван До Ин поднял руку, и шум в дворе стих окончательно.

– Сегодня вы – клинок Пяти Пиков Бессмертных. – Сказал он, его голос разносился ровно и холодно. – Вы ударите там, где враг не ждёт. Ваши имена будут вписаны в летопись секты… если останется, кому её писать.

Его слова были лишены лжи, но в них не было и тепла. Это была речь командира, а не брата по оружию.

Ученики низших ступеней стояли в стороне, кто-то прижимал руки к груди, кто-то пытался сдержать слёзы. Один мальчишка, совсем юный, не выдержал и бросился вперёд к своему старшему брату, Ким Ён Хо.

– Старший брат! – голос мальчишки сорвался. – Вернись… пожалуйста!

Ён Хо опустился на колено, коснулся лба мальчишки своей ладонью и тихо произнёс:

– Если вернусь – научу тебя удару, который сломает гору. Если нет – сам найди свой.

Мальчишку увели, а Ён Хо поднялся, ни разу не обернувшись.

Ли Ён А стояла одна, и к ней никто не подошёл. Она просто подняла взгляд на вершину Восточного Пика, где свет солнца только начал касаться камней, и в глазах её мелькнула слабая улыбка – как у человека, который наконец понял, куда идёт.

Спустя всего полчаса двор наполнился тяжёлым гулом барабанов. Этот ритм шёл не для того, чтобы вдохновить – а чтобы подгонять, как сердце, бьющееся перед боем. Воины быстро выстроились в три шеренги. Первый шаг по каменным плитам двора отозвался эхом от горных склонов. За ними медленно закрывались ворота с резьбой драконов и облаков, и этот звук был похож на глухое захлопывание крышки гроба.

Хван До Ин не пошёл с ними. Он остался на ступенях главного зала, сложив руки за спиной. Его взгляд скользил по спинам уходящих, пока они не скрылись в тумане. На мгновение его глаза сузились, но это не было сожалением – скорее, холодным расчётом. А когда последний силуэт наконец-то растворился в белой дымке, старейшина тихо произнёс, как будто сам себе: