– Тобой! – легонько шлепнула парня по плечу и вгрызлась в прохладную мякоть пломбира. Рецепторы тут же отозвались тихим умиротворением, ощутив нежный сливочный вкус любимой ягоды. Подавить стон наслаждения не оказалось ни сил, ни желания. – Пошли быстрее, хватит строить из себя каменюку, – чуть обогнав его, поторопила.
– Камень всегда бьёт ножницы, – качает головой Никита, который почему-то не так рад мороженому, как я.
Он смотрит на меня, как дурочку, но мне известно, что эта эмоция напускная, исключительно, чтобы бы раздразнить. Из-за того, насколько глубоким был карий цвет его глаз, мне первое время часто казалось, что Никита чем-то недоволен.
– Но легко оборачивается бумагой, – не преминула уколоть в ответ и побежала вперёд, в сторону пруда, прямо по сухой колючей траве.
Знала, что Стрельников не упустит возможности догнать меня и обругать за беспечность. Но отчего-то получала от этого осознания больше удовольствия, чем от поедания любимого лакомства.
Уже после, когда мы, запыхавшиеся от беготни и бесконечных споров, сидели на берегу давно уже оболотившегося водоёма, я счастливо жмурилась из-за солнечных лучиков, пробивающихся сквозь голые кроны деревьев.
– Я собираюсь уехать осенью, – внезапно говорит Никита, доедая своё мороженное. – В другой город.
На секунду мне показалось, будто реальность пошла трещинами, разбиваясь на тысячу острых, ранящих осколков. Больше нет солнечного ясного дня. Нет пруда, ласкового ветерка, треплющего ветки. Пропало всё, кроме нас, сидящих рядом, но вдруг оказавшихся так далеко.
Словно я из последних сил тяну руку, стараясь догнать поезд, в котором уезжает Никита, но он не протягивает мне свою.
– Куда? – почти не дыша, спрашиваю. Смотрю на него растерянно, хотя мне отчего-то больно.
Скорее всего потому что понимаю, что это решение Никита принял не сейчас и даже не вчера. Уехать из нашего города — изначально было его целью. Но неужели, ему так отвратительна мысль остаться? Ведь здесь всё родное, знакомое. Здесь я…
– В столицу, наверное, – внимательно изучая моё лицо, отслеживая каждую эмоцию, отвечает. На его губах блуждает лёгкая улыбка. – Не бойся, в сомнительные дела не ввяжусь. К тому же, если сейчас наберусь опыта баристой, подкоплю как раз. Легче будет найти подобную работу.
– Я… рада за тебя, – слова даются с трудом. Наверное, потому что врать человеку, так внезапно запавшему в душу сложнее? Воздух, ещё недавно казавшийся по-весеннему легким и свежим, загустел обжигая. – Поступать не собираешься?
– Зачем? – хмыкает Стрельников, отворачиваясь и смотря вдаль пруда. Туда, где стайкой, крякая наперебой, плавали дикие утки. – На базе девятого класса, если только. Но там такой аттестат синий, что от него даже попахивает немного спиртягой.
– Фу, Стрельников, весь аппетит испортил, – отворачиваюсь, вручая ему остатки своего мороженого.
Не хочу, чтобы он видел, как мне плохо. Мне неприятно даже знать, что однажды Никиты просто не станет в моей жизни. Не будет наших глупых дискуссий на дурацкие темы, вечерних прогулок, его смеха…
– Ты же приедешь после 11-го? – он откусывает половинку моего мороженого, а вторую бросает в водную гладь. Птицы тут же мчатся навстречу внезапной, свалившейся на голову, наживе. – Слышал, в столице неплохие вузы, – легко касается моего поникшего плеча парень, не желая оставлять вопрос открытым.
– Никит, до этого ещё дожить нужно, – сжимаю кулаки и смаргиваю слезы, прежде чем повернуться обратно. – К тому же мама…
– Это должен быть твой выбор, а не мамы, – перебивает он, и я, наконец, выпрямляюсь.