– Тут еще слышь, командир, мысль есть одна, как базар шифрануть, чтобы в эфире не палиться.

– Какая?

Когда-то в Российской Империи, в славном городе Одессе, среди криминального элемента появился специфический засекреченный воровской жаргон – феня. Этот язык, наполовину состоящий из слов на идише и иврите, помогал местным бандитам, ворам и налетчикам свободно переговариваться и не палиться перед невхожими в криминальный мир людьми и полицией. Это шифрование посланий помогало планировать и осуществлять криминальную деятельность, не боясь «шухера» и «кипиша». Язык благодаря огромному количеству отсидевших в тюрьмах и лагерях во время сталинских репрессий граждан плотно вошел в повседневный обиход и лексику русского языка. Большинство моих бойцов, выросших в обычных рабочих районах и прошедших тюремную школу, свободно «ботали по фене». Они предложили шифровать информацию и использовать закодированный язык. С той поры мы стали называть наши эфиры по рации: «Прогноз погоды». «Погодой» мы называли обстановку. А «Осадками» стали называть контакт с противником.

Все трофеи – гаджеты погибших украинских бойцов, документы, оружие и медицину – я аккуратно упаковал и отправил в штаб. В штабе был отдел внутренней разведки и службы безопасности, который занимался сбором и обработкой всех поступающих разведданных от штурмовых подразделений. Здесь велся учет того, с кем мы воюем, какого рода оружие они используют – и многих других деталей, из которых могла сложиться общая картина, которая помогла бы нам выиграть и снизить потери.

– Командир, там «Калф» и «Сверкан» вернулись, – доложил мне Рома.

Я кивнул ему, чтобы он завел их в блиндаж. «Калф» выглядел испуганным и растерянным, а «Сверкан» не смотрел мне в глаза.

– Оружие нашли?

– Там пизда, командир… – «Калф» опять заладил свою песню, – Там пизда, командир…

«Сверкан» посмотрел на меня и пожал плечами.

– Что с тобой? – спросил я.

«Калф» смотрел на меня взглядом, который бывает у солдат, получивших сильную психологическую травму.

– Давно он так?

«Сверкан» кивнул, подтверждая, что «Калиф» съехал с катушек. Я вызвал командира и доложил, что боец нуждается в помощи психиатра. Командир разрешил отправить его в тыл, чтобы решить, что с ним делать.

Психика некоторых людей не выдерживает ежесекундной смертельной опасности на передке. Человек может быть наделен огромной физической силой, иметь прекрасную подготовку в лучших воинских подразделениях, но, попав в первый бой, получает сильнейший травматический шок.

Его парализует от ощущения беспомощности и от отсутствия контроля над своей жизнью. Психика включает примитивную защиту вытеснения и превращает бойца в мишень и обузу для подразделения.

– Ты как, «Сверкан»? Тоже того?

– Отпустило. Прости, «Констебль». Стыдно.

Он посмотрел мне в глаза.

– Бывает. Мне и самому страшно, – поддержал я его. – Отведешь «Калфа» в ангар на заводе «Рехау» и возвращайся.

– Есть! – по-армейски четко ответил мне «Сверкан».

В нем проснулся солдат, привыкший выполнять приказы.

– Вернешься – пойдешь искать его пулемет и свою винтовку.

Он кивнул и ушел вместе с «Калфом».

Меня стали вызывать по рации, и я включился в работу.

У меня еще не выработалась автоматическая привычка корректировать работу групп и общаться с командиром. Я только начал постигать науку командира боя на передовой.

– Командир, – шепотом сказал Рома. – Давай там поешь что-нибудь или хоть чаю с печеньями попей.

Я кивал ему «давай», так как не мог ответить.

«Крапива» вышел на связь и сказал, что я был прав. Ребята нашего расчета АГС убили трех украинских диверсантов, которые засели между нами и «Пятеркой» и стреляли в обе стороны.