«Будь что будет», – подумал он и двинулся дальше, стараясь не смотреть на крепышей в ватных куртках.

– Красноармеец Волков по вашему приказанию… – оборвалась его фраза на полуслове, когда перед собой, в полумраке взводной землянки, он увидел не только командира своей роты, но еще и комбата, а также незнакомого ему представителя командного состава, знаки различия которого говорили, что он из особого отдела.

Ему все сразу стало ясно. Так хорошо отлаженное и спланированное действие, основанное на наблюдательности нескольких внимательных ребят из его взвода, вскрылось. Теперь за него придется отвечать по всей строгости военного времени. Недооценил он и его сослуживец работу тыловых служб, думая, что довольно легко покроется отсутствие одной коробки с банками тушенки. Что спишут они пропажу или вообще не заметят ее. Глупо все, глупо. Недостающие на складе продукты начали тщательно искать. Заработало следствие. А тот, со знаками различия НКВД, оказался не промах, опытный и въедливый. Всего день прошел, и кража вскрылась.

– Полакомились за народный счет?! – пробасил командир батальона. – Теперь четверо в дивизионном санбате с животами маются. Еще двое еле успевают до уборной добежать.

После этих слов комбат что-то поддел ногой в темноте под нарами, и оттуда к ногам Виктора вылетела одна из тех самых банок из-под тушенки, что он с товарищами закопал в углу.

– Мало того, что народное добро украли, так еще и боеспособность целого пулеметного подразделения подорвали.

Боец опустил голову. Не к этому он готовил себя мысленно, когда чуть более полугода назад сбегал на фронт, скрыв свои намерения от родителей, которым уже потом в письме коротко изложил, что у него все хорошо, что сыт, здоров и бьет ненавистных немцев. Сообщить что-либо иное о себе он не мог. Не хотел их расстраивать правдой о своем полуголодном существовании, о суровом окопном быте.

– Красноармеец Волков, сдать оружие! – резко сказал тот, что носил знаки различия НКВД.

Едва он это произнес, как чья-то сильная рука ловким движением вырвала из пальцев Виктора винтовку. Сразу после этого его тело резко развернули лицом ко входу и сдернули с плеч и с пояса ремни с подсумками и саперной лопаткой, забрали противогазную сумку.

Солдат не сопротивлялся. Он обессилил от осознания того положения, в которое угодил по слабости характера, по воле другого человека, своего сослуживца, на уговоры которого так легко купился. Пошел на преступление из-за одолевшего и доконавшего его и товарищей голода. Преступил запретную черту ради других, кого по уличным мальчишеским неписаным законам уважал и оберегал. Они все были его командой, все заодно, в едином строю. Каждый мог прикрыть в бою товарищу спину. Их этому учили старшие солдаты-наставники, заменившие на передовой отцов и старших братьев. А теперь слабость характеров и организмов, полная неподготовленность к крутым поворотам судьбы у его малоопытных в житейских делах сослуживцев привели его к аресту. Многих из тех, с кем он делил землянку и ел из одного котелка, воспитывала не улица. Не привыкли они выживать в суровых условиях городских рабочих кварталов, где царило лидерство сильных, отважных и крепких духом ребят. Где каждый отвечал за сказанное слово, был способен на поступок и уважал товарищество и братство.

– Расстреляют? – Виктору показалось, будто ему вонзили острый нож в грудь, когда он услышал слова комбата, адресованные особисту.

– Не мне решать, – ответил тот и скомандовал солдату: – Пошел!

Дальнейшее действие для молодого бойца происходило как в тумане. Он очень плохо соображал, почти ничего не слышал, смотрел только себе под ноги и подчинялся голосу того человека, что шел позади. И сразу, очутившись в коридорах траншей, заметил на себе взгляды солдат своего батальона, мимо которых его вели в неизвестном направлении, а они провожали его глазами, еще не зная ничего о том, что произошло.