– Не иначе как заблудились, командир… – прохрипел Талатёнков. Он шел третьим по счету, вслед за Карпенко и Жилой. Андрей двигался следом за ним, получалось – в середине группы.

– Не бзди, боец, – шепотом отозвался Карпенко. – Думай о тех, кто идет следом. А то товарищам дышать нечем будет… Думай лучше, как правильно мину под гусеницу ставить.

Битый час перед этим бывший гвардии сержант рассказывал своим товарищам-штрафникам об устройстве и принципах работы противотанковых мин. Каждый, в зависимости от комплекции, тащил сейчас в своем вещмешке по три, по четыре.

– Скорей бы уж их использовать к чертовой матери, – не выдержал Талатёнков. – А то они мне весь хребет отбили. Тяжеленные, сволочи…

– Меньше шума, Талатёнков… – произнес Аникин. – Мы тут возле хутора кружимся. В любой момент на местных можем нарваться.

– А почему бы и нет, товарищ командир… – отозвался, намного тише, Телок. – На хуторах обычно хозяйские дочки такие ядреные. А по уму – чистая пшеница. Делай с ней что хошь: хошь – просевай, хошь – обмолачивай… Опыту никакого.

– Слышь ты, опытный… – глухо откликнулся Жила. – Зато батьки у этих дочек такие опытные… В момент тебя и просеет, и обмолотит. Три шкуры спустит с тебя и в амбаре повесит их, сохнуть… Себе на сапоги…

– Я бы с превеликим удовольствием сейчас подсох, – сострил Талатёнков. Об этом же наверняка думал каждый в группе. От сырого ночного воздуха и мокрой листвы бойцы промокли до нитки – от шинелей и кацавеек до надетых под них гимнастерок и исподнего.

– Да, костерок бы теперича… – задумчиво произнес чей-то голос из шедших позади Аникина. Он был такой сиплый, что Андрей не сразу признал в его обладателе Чесничанского.

– Не понимаешь ты, дурья башка, что местные – эсэсовцы, до зубов вооруженные… – откликнулся Карпенко. – Фашисты из них целую дивизию сколотили. Да еще танки им в подмогу наслали. А теперь думай: если у этих сельских и хуторских братья, мужья, сыновья – в фашистах, кому они помогать будут? А, скумекал? Только сунься к ним, они тебе такой костерок сделают… Дымок от тебя останется.

– Ну, это мы еще посмотрим… – так же сипло ответил Чеснок.

– Слышите… – вдруг замер шедший вторым Талатёнков. Он остановился так неожиданно, что Аникин чуть на него не налетел.

– Ты чего?… Черт… – выругался Андрей, толкнув бойца автоматом вперед.

Растянувшаяся было цепь подтянулась и встала.

– Девятов… – окликнул Аникин.

– Да, товарищ командир, – раздался бодрый голос. Вот боец, ни дождь, ни усталость его не берут.

– У кого там котелок звенит? Черт подери… – выругался младший лейтенант. – Я же сказал: уложить вещи так, чтобы никакого шуму и звону при движении не было.

– Это у Мадана, товарищ командир… – со смешком ответил Девятов.

– Это он об мины, товарищ командир, – откликнулся сам Мадан. Голос его звучал так жалобно, что казалось, он вот-вот расплачется.

– Так зафиксируй его так, чтобы он, мать твою, не гремел на весь лес… – раздраженно выговорил Аникин. Зря он взял этого салагу в группу. Тоже, нашелся еще… доброволец… Теперь одно мучение с ним. Аникин был зол на себя и из-за Мадана, и из-за того, что они плутали по этому чертовому лесу, которому не было ни конца, ни края.

Жила и, следом за ним, Карпенко продолжали трещать ветками, расчищая группе путь впереди.

– Товарищ командир, слышите… – опять проговорил Телок.

– Ну что там… Что я должен услышать? Жильцов, Карпенко, притормозите чуть… Тише все… – устало проговорил Аникин.

Когда наконец наступила тишина, до слуха Андрея донеслось глухое урчание. Где-то впереди, в непроглядной темноте лесной чащи, будто рычал огромный неведомый зверь. Угрожающий этот звук то почти исчезал, то вновь появлялся.