Но я-то знаю, что в тот момент слюну пускала по охранника! На водолазку его в облипочку и физиономию кирпичом.

А бывший ещё и ответ прислал:

«И тебя, дорогая». И сердечко красное в конце.

Я быстро удалила фотку в чате и у себя.

«Поздновато, Коленька уже всё увидел и напридумывал, – гаденько куксится пессимист, заставляя меня выругаться сквозь зубы. Вот ведь, собака, хоть бы раз промолчал. – А ещё ты два килограмма наела, а у тебя между прочим, диета».

Точно, соберись, Светка! Надо поесть.

«Поесть» всегда помогает в трудную минуту.

Выпиваю чашку куриного бульона без соли и специй, заедаю бутербродом с варёной колбасой и сыром – больше ничего в горло не лезет, и оставшийся день посвящаю себе любимой. Ванна, маска для лица, маска для ног, маска для век, маска для волос, антицеллюлитный скраб, охлаждающий скраб, крем согревающий, массаж ног, маска-плёнка против чёрных точек…

К вечеру лицо и тело приобретают наконец-то здоровый вид, пожёванность улетучивается, и я снова могу появиться перед людьми, но не хочу.

Вместо этого ложусь спать. Как там у великой Скарлетт О’Хара? Я подумаю об этом завтра. Авось само рассосётся.

Увы, даже к понедельнику не рассосалось.

Филипп Степанович не ждёт меня на пороге опенспейса и даже не караулит у стола. Он прислал приглашение на совещание в его кабинете.

Вживую.

Я сначала даже не понимаю приписки. Щёлкаю мышкой, принимая уведомление о собрании, и проверяю наушники. Но начальник перезванивает по стационарному телефону и уточняет, что надо прийти к нему телом, то есть ногами.

«Да кто в наше время вживую совещается?! Это же неудобно!» – возмущается мой пессимист, пока я стучусь в начальственный кабинет. А потом внутренний голос совсем затухает – оказывается, совещание приватное. Только я и Филипп Степанович. Ну и моё чувство стыда и желание послать начальство далеко и надолго в мухосрань какую-нибудь.

Короче, тесно в кабинете.

Филипп Степанович сидит за своим белым столом, уставленным белыми же предметами: белый монитор, белые папки, белая клавиатура, – и смотрит на меня и иногда на свой телефон, лежащий по правую руку от него (тоже белый).

– И что же мне с тобой делать, Румянцева? – спрашивает Риттер, гипнотизируя меня карими, чуть прищуренными глазами. Рукава закатаны, часы на руке отсчитывают секунды нашей встречи. Слева от клавиатуры дымится белая же чашка с кофе. Кофе чёрный, без сахара.

– Не понимаю, о чём вы. – Я поправляю ворот своего бирюзового костюма. Стараюсь сохранять непроницаемое выражение лица, но у меня никогда не получается сдерживать эмоции.

Как говорит мама, ты вся наружу, вся сразу для всех. И мне почти всегда это нравится, но не сейчас.

– Я думал, мы сработаемся, Светлана, но как-то у нас не получается. Не находите? – Филиппыч кивает мне на белое кресло.

Я сажусь, проваливаясь одновременно в невесёлые мысли об автокредите и непонятках, с чего бы Филиппычу злиться.

– «ВОСХОД»-то я отлично довела, – складываю руки на груди. – Что не так?

– Ваше поведение, – припечатывает Риттер и залпом выпивает кофе. И даже не морщится, продолжает на меня смотреть. А кофе горячий, я дымок видела.

– В нерабочее время я могу делать что хочу, это не может влиять на наши с вами рабочие отношения... – я запинаюсь на последнем слове. И с чего это я оправдываюсь?! – Это вы за мной следили! – хмурюсь на начальника.

– Нет, Светлана, мы встретились совершенно случайно. Но позволь заметить, я не потерплю в своей фирме женщину, которая даже не здоровается со мной при встрече.

– Мы же не встретились…