Принц Генрих Рейсский выразил признательность Гитлера в письме-благодарности принцу Уэльскому. «Мы все прекрасно знаем, что Вы в Вашем уязвимом положении никогда бы не предприняли шаг, с которым были бы не согласны в душе – и это хорошая черта».

К великому сожалению принца, его вызвали в Букингемский дворец для выговора от короля. «Как часто я тебе говорил, дорогой мой мальчик? – вопрошал король. – Никогда не влезай в политику, тем более когда дело доходит до внешней политики». Мало того, что он предоставил нацистскому режиму пропагандистский успех, он разозлил Францию и повлиял на деликатные переговоры касательно англо-германского военно-морского договора. Даже те, кто не следил за ситуацией, могли видеть, что принца ловко перехитрили, посол Бинхем назвал его «немецким героем».

В свою очередь, Эдуард был зол, что неполитический жест доброй воли – позднее он заявил, что дружественная речь была детищем председателя британского легиона – была неправильно истолкована. «Казалось, ничего не было улажено; внешняя политика Британии была будто бы парализованной», – заключил он, этот эпизод усилил его растущее убеждение, что его слова и поступки могли изменить официальное мышление.

Дальнейшая реакция на осуждение отца показала в нем ребенка. Вскоре после возвращения из Букингемского дворца, двоюродная сестра Уоллис, которая гостила на Брайанстон-корт, сообщила, что принц «носил немецкую каску и гусиным шагом ходил по гостиной по причинам, которые мне неизвестны».

Такие проявления, возможно, больше говорят о его личных отношениях с отцом, которые на тот момент все ухудшались, нежели об их политических разногласиях. Но король и его сын твердо придерживались мнения, что еще одна война просто невообразима. Летом 1935 года, когда принц выступил со своей знаменитой речью, Италия, а не Германия, создавала проблемы в Лиге наций по вопросу Абиссинии. Король не был готов противостоять Муссолини и заявил: «Я не потерплю еще одну войну. Не потерплю. Последняя произошла не по моей вине, и если наступит еще одна и будет угроза, что мы в нее будем втянуты, я лично пойду на Трафальгарскую площадь и подниму красный флаг, нежели буду в нее втянутым». Его сын пошел еще дальше, он привел в пример фашистскую эффективность в военной сфере, чтобы встряхнуть средневековую экономику Абиссинии, которая позже стала Эфиопией.

Что касается Германии, у них было много схожих взглядов, хотя король лучше продумывал свое мнение перед тем как высказать, нежели его импульсивный сын. Джордж Мессерсмит, американский посол в Австрии, который хорошо знал Эдуарда, был уверен, что его прогерманские настроения он унаследовал от отца, а не от американской любовницы или из других кругов. Он привел в пример тот факт, что когда Энтони Иден был назначен министром иностранных дел в декабре 1935 года, король Георг V подчеркнул, что он не должен мешать «хорошим отношениям с Германией». Отношение короля к Германии было, возможно, более детальным, нежели его сына, он ясно давал понять немецкому послу фон Хешу о своих опасениях по поводу того, что он называл «травлей евреев» и темпами немецкого перевооружения. Историк Алан Палмер, возможно, преувеличил ситуацию, когда писал: «Он был в натянутых отношениях со своим старшим сыном как по нацистскому вопросу, так и по многим другим вопросам».

Визиты в Лондон членами немецкой знати, а также празднования Серебряного юбилея в 1935 году, дали королю возможность из первых уст услышать об атмосфере внутри нацистской страны. Но не все было так хорошо. Летом 1934 года кронпринц Рупрехт Баварский, глава дома Виттельсбахов, обедал с королем Георгом V в Букингемском дворце. Во время их разговора, в ходе которого они размышлали о «разумном перевооружении» Германии, кронпринц дал понять, что он все еще уверен в безумии фюрера. Внук Кайзера, принц Луи Фердинанд, был еще одним скептиком.