Быть может, так и происходило на самом деле? Вероятно, существовал некто другой. Уж не был ли это тот Особый Агент, которого Шеф всеми силами стремился защитить от Мундта? Это означало, что Карл Римек сотрудничал с этим Особым Агентом и передавал информацию, собранную совместными усилиями. Не об этом ли беседовал Шеф с Карлом, когда попросил оставить их наедине тем вечером на квартире Лимаса в Берлине?

Как бы то ни было, завтра многое может проясниться. Завтра Лимас сделает свой ход в игре.

Он задумался о том, кто мог убить Эльвиру. И зачем это понадобилось. Разумеется, напрашивалось простое и вполне рациональное объяснение: Эльвира могла знать Особого Агента, и тогда именно он был заинтересован в том, чтобы устранить ее… Нет, это совершенно безосновательная гипотеза. Ведь для этого потребовалось бы найти способ пересечь границу: Эльвиру убили уже в Западном Берлине.

И возникал еще вопрос: почему Шеф не сообщил ему о смерти Эльвиры? Чтобы его реакция оказалась более естественной, когда ему скажет об этом Петерс? Впрочем, рассуждения на эту тему ни к чему бы не привели. У Шефа на все имелись свои резоны, причем обычно такие неожиданные, что можно было потратить впустую неделю над их разгадкой.

Уже засыпая, Лимас пробормотал:

– Карл свалял дурака. Эта женщина погубила его. Уверен, что именно она.

Но Эльвира была мертва, а значит, наказана. И тогда он вспомнил о Лиз.

На следующее утро Петерс пришел в восемь, и они без лишних церемоний уселись за стол, чтобы продолжить.

– Итак, вы вернулись в Лондон. Чем вы занялись там?

– Меня списали в архив. Я знал, что моя карьера закончена, еще когда тот козел из отдела кадров встретил меня в аэропорту. Пришлось отправиться сразу к Шефу с отчетом о Карле. А он был мертв – что еще мне оставалось к этому добавить?

– Как с вами поступили дальше?

– Поначалу мне заявили, что я могу просто остаться в Лондоне и получать зарплату до времени выхода на пенсию по возрасту. Они старались выглядеть так омерзительно великодушными, что я вышел из себя и спросил: если уж вы готовы швыряться деньгами и так просто платить мне, то почему бы не сделать немного больше и не начислить мне пенсию в полном размере без стонов о прерванном стаже? В ответ на это озлобились уже они. Дали назначение в банковский отдел, где работает одно бабье. Об этой части своей деятельности я уже многого не помню, потому что стал к тому времени основательно прикладываться к бутылке. У меня началась черная полоса в жизни.

Он прикурил сигарету. Петерс понимающе кивал головой.

– Вот почему мне в итоге дали под зад коленом. Им не понравилось, что я пристрастился к алкоголю.

– Но все же расскажите мне хотя бы то, что вы все-таки запомнили о своей работе в банковском отделе, – попросил Петерс.

– Это было что-то ужасное. Я всегда знал, что не создан для прозябания в конторе. Вот почему до последнего цеплялся за Берлин. Понимал, что если меня отзовут, то отстранят от реальных дел, но такого никак не ожидал. Боже…

– Чем вам пришлось заниматься?

Лимас пожал плечами.

– Я просиживал задницу в одной комнате с двумя дамами – Терсби и Ларрет. Я их прозвал про себя Четвергом и Пятницей, – глуповато усмехнулся он, а Петерс, кажется, так и не понял юмора. – Мы, как это называется у чиновников, «двигали бумаги». Поступало письмо из финансового отдела: «Получено разрешение на выплату семисот фунтов такому-то на таких-то условиях. Пожалуйста, обеспечьте своевременное…» Ну и так далее. Вот в общих чертах и все. Мои Четверг с Пятницей снимали копии, что-то подправляли, подшивали в папку, ставили печать, а я выписывал чек и отправлялся в банк, чтобы оформить перевод.