Мужчина неторопливо снял лётную фуражку, поместил её на полке над вешалкой, пригладил волосы и повернулся ко мне.

— Иван Иваныч — директор вертолётной площадки.

— Майя Бортникова, отбывающая наказание за преступление по неосторожности.

Мужчина скинул обувь, приглашающе кивнул на дверь.

—Я в дела колонии не вмешиваюсь. Зайдёшь?

Представив сырой лес и ночёвку среди корней, я сникла. Попросить бы его отвезти в посёлок. А может он разрешит здесь остаться.

— Проходи. Чаю выпьем. Сколько тебе лет?

— Двадцать семь.

— О, у меня дочка твоя ровесница… в городе живёт.

Эх! Пан или пропал. Я шагнула следом за мужчиной. Не маньяк же взлёткой заведует, образованный человек, семьянин. Уговаривая себя не трусить, я бочком протиснулась в комнату. Очутившись на свету, я гораздо лучше рассмотрела мужчину. Среднего роста, коренастый, лысоватый, широкоскулый с прямым носом и узкими губами он производил впечатление соседа по лестничной клетке, который обычно вежливо здоровался при встрече.

Мужчина набрал воды в чайник, включил его, достал из холодильника банку варенья, из шкафа кукурузные палочки и конфеты. Проверял меня? Скорее всего, глянул, не обманула ли. Чайник закипел. На столе появилась вторая кружка.

— Садись, почаёвничаем. Я здесь только во вторник и пятницу появляюсь, я ж на пенсии. Но за полосой смотрю. Больше некому.

В животе заурчало. Кажется, теперь я вечно буду ощущать себя голодной. Мы расположились напротив друг друга. Я взяла конфету, развернула, откусила и зажмурилась от удовольствия.

— Какие конфеты вкусные, дорогие.

— Так дочка присылает, знает, что они мне завсегда нравились.

— Любит вас.

— Да. Она у меня умница. Выучилась, замуж вышла. А ты почему сбежала? Срок-то наверное, небольшой.

— Два месяца.

Я доела конфету, запила чаем. Пальцы заметно задрожали.

— Один охранник избил и хотел…, ну, в общем... вы понимаете. Он сказал, что будет приходить каждую ночь.

Мужчина нахмурился, поднял чашку и уставился в неё. Кажется, он мне не поверил.

— Да, как так-то. Пётр мужик справедливый. Он бы не позволил.

— Его нет в лагере. Он улетел…вместе с травмированным сотрудником.

— Тогда понятно.

Мы немного посидели в тишине. Я бы выпила ещё чаю, но просить постеснялась, и так чувствовала себя неловко, поедая вторую конфету и берясь за кукурузные палочки.

— Спасибо. Давайте, я здесь полы помою, приберусь.

Мужчина задумчиво посмотрел в окно.

— Да уж. Пылью всё заросло. Я-то приехал траву покосить на аэродроме, вон как вымахала. А ты управляйся, если хочешь. Пойду, поработаю до темноты.

Ведро, тряпки и швабру я нашла в кладовке. Набрала воды и принялась за уборку. Первым делом протёрла все поверхности вместе с подоконниками. Уборка не была моим любимым делом, но привычка к порядку активизировала все автоматические навыки. Хорошо, что мыть пол на коленях не пришлось, голова каждый раз болезненно откликалась на каждый наклон, поэтому я не торопилась. Почти закончив мыть пол, решила вылить грязную воду на улице. Подошла к двери, и застыла. Там слышались голоса. Не помня себя от страха, бросилась за рюкзаком, а потом в кладовку. Только шмыгнула внутрь, как в прихожую вошли.

— Говоришь, гостей нет?

От голоса Егора подкосились ноги, словно кипятком плеснуло по венам, я закрыла ладонью рот, чтобы не заорать от ужаса.

— Можно гляну?

Прозвучали шаги, бухнула дверь, какое-то время доносился неясный бубнёж, потом мужчины вышли в коридор.

— Если появиться, имей в виду, она рецидивистка.

— У вас вроде таких нет? — Иваныч говорил спокойно, будто и без интереса, — Это же колония – поселение.