– Ладно, – Азалов-Радкевич слегка расслабился, – ты уж извини, я привык за эти годы по-простому, без расшаркиваний, предупредить сразу хочу, если в какой организации из бывших состоишь, меня агитировать не надо.

– И не подумаю, сам эти компании стороной обхожу. Нас, Герман, большевики пока что терпят, волю дали деньги заработать, но тех, кто в политику полез, уничтожат, и глазом не моргнут. Новая власть всегда на костях старой строится. Поэтому лучше займёмся, как говорят в Североамериканских Штатах, бизнесом, а о прошлом вспоминать не станем. Скажи, из нашего разговора толк какой будет? А то кузина мне наобещала, что вы люди серьёзные и с возможностями, но она женщина возвышенная, мало чего в голове придумает.

– Торговыми делами у нас Шпуля ведает, ты ему вроде приглянулся, почует гешефт – будет у вас бизнес, моё дело маленькое, проследить и предупредить. Но сегодня только приглядываемся. Будешь?

Он достал из кармана крохотную металлическую фляжку, насыпал на серебряную тарелку белый порошок, протянул Коврову блестящую трубочку. Тот отделил небольшую часть, втянул в нос, вернул трубочку Радкевичу.

– Завтра сам подойду к обеду, – сказал тот, делая себе порцию раза в три больше, – есть у меня одна вещица, посмотришь, скажешь, что она собой представляет.

Радкевич не обманул, появился в почти обустроенном магазине на следующий день в два часа. Старенький «студебеккер» подкатил ко входу, бывший офицер вылез с заднего дивана, вместе с ним из салона авто бодро выскочили два крепыша в кожаных куртках, они, в отличие от Радкевича, далеко проходить не стали, заняли позиции у входа. Ковров как раз показывал новенькой продавщице пришедший товар – перчатки и шляпки. Продавщицу прислала Мальцева, ей Николай доложился с утра о встрече, но про то, что он и бывший офицер друг друга узнали, рассказывать не стал. Мальцева была недовольна, посчитала, что Ковров уж больно сильно на Шпулю и его компаньона давит, и приказала дальше на рожон не лезть.

– Разложи перчатки по витринам, и как уборщица придёт, пусть хорошенько всё почистит, чтобы блестело, – распорядился Николай, – а мы с товарищем пока побеседуем. Прошу, товарищ Радкевич, ко мне.

За стенкой из комнаты прислуги Ковров оборудовал себе гостиную, двери из небольшого общего зала вели в подсобку и ванную, по центру стены стоял массивный шкаф с вензелями, купленный за двадцать пять рублей у треста, дубовый круглый стол расположился под зелёным абажуром с электрической лампочкой. Стол был застелен бильярдным сукном, на нём даже следы мела сохранились, вокруг расставили стулья с гнутыми ножками, сиденьями из гобелена и резьбой. Радкевич одобрительно хмыкнул, уселся за стол, положил на сукно свёрток, развернул.

– Занимательная вещица, – Ковров повертел тяжёлую шкатулку в руках, достал из кармана окуляр, вставил в глаз, – ага, вот. Видишь клеймо, корабельный якорь? Ювелирная фирма Мальцей из Варшавы, по датировкам монет – где-то восемьсот тридцать пятый год. Фамильная реликвия?

– Друга моего покойного, – собеседник качнул головой, – всё, что осталось от него. Как думаешь, цена какая ей?

Ковров откинул крышку, внутренности шкатулки блеснули золотом.

– Снаружи, – сказал он, – монеты вставлены нарочито мелкие, подчёркивается, что настоящая ценность сокрыта внутри. Ангел, если не ошибусь, наверху из золочёной бронзы, орнамент и ножки – тоже. Герб Пилава, с подобным польских родов множество, знавал я графа Потоцкого, так у него такой же был, только с подковой понизу, ну да тебе лучше известно, какая у друга фамилия. Больше сорока червонцев за неё не выручить, и то если на ценителя попадёшь – мастер хороший, но из средних, к весу металла столько же прибавляется. Это, увы, не Фаберже.