Так что Тиффани почистила зубы, переоделась в ночную рубашку и забралась под одеяло. И задула свечу.

Потом снова встала, зажгла свечу и, поднатужившись, передвинула комод так, чтобы подпереть им дверь. Она не смогла бы ответить, зачем сделала это, но на душе стало спокойнее.

Тиффани снова легла и погасила свечу.

Она привыкла спать под редкое блеяние овец и позвякивание колокольчиков на лугах.

Здесь, в горах, некому было блеять и нечему позвякивать, и всякий раз, когда блеяние или звон не раздавались, она подскакивала с мыслью: «Что это было?»

Но потом она всё же заснула, а посреди ночи её разбудил тихий шорох: комод медленно-медленно полз на место.

Тиффани проснулась живой и нерасчленённой, когда небо за окном ещё только начинало сереть перед рассветом. Пели незнакомые птицы.

В доме стояла тишина, и Тиффани подумала: «Я ведь теперь в ученицах, верно? Значит, моя обязанность – прибраться и развести огонь. Я знаю, как оно заведено».

Она села в кровати и оглядела комнату. Её старая одежда была аккуратно сложена на комоде. Памятные вещицы с него исчезли, и только после отчаянных поисков выяснилось, что они убраны в шкатулку на дне чемодана.

– Значит, так, – сказала Тиффани, обращаясь к комнате в целом. – Я – карга, понятно? Так что, если здесь есть Нак-мак-Фигли, сейчас же покажитесь!

Ничего не произошло. Да она и не думала, что произойдёт. Нак-мак-Фигли не были такими уж рьяными любителями наводить порядок.

Тогда Тиффани переставила подсвечник с прикроватного столика на комод и отошла. И снова ничего не произошло.

Она отвернулась к окну, и в этот самый миг что-то тихонько тюкнуло.

Когда Тиффани резко повернулась обратно, подсвечник уже стоял на столике.

Так-так… Что ж, сегодняшний день станет днём ответов на вопросы. Тиффани слегка разозлилась, и ей понравилось это состояние. Оно помогало не думать о том, как же нестерпимо ей хочется домой.

Она стала одеваться и вдруг нащупала в кармане платья мягкий свёрток.

Как же она могла забыть! Но день был таким долгим, таким насыщенным… а может, ей и хотелось забыть.

Тиффани достала подарок Роланда и бережно развернула белую упаковочную бумагу.

Украшение на цепочке.

Лошадь.

Тиффани уставилась на неё во все глаза.

Не про то, как лошадь выглядит, а про то, что лошадь есть на самом деле. Её сделали, срезав дёрн до самого мела, много-много лет назад, когда даже сама история ещё не началась. И тем, кто её сделал, удалось несколькими плавными линиями передать то, что составляет лошадиную суть: силу, грацию, красоту, стремительность. Лошадь как будто пыталась сорваться со склона холма и умчаться вдаль.

А потом, совсем недавно, кто-то догадался сделать её из серебра. У этого человека определённо хватало ума и таланта, и изделия его наверняка стоили дорого. Серебряная лошадь была плоской, в точности как настоящая Белая Лошадь, и, как у настоящей Белой Лошади, некоторые составлявшие её линии не соединялись с другими. Но мастер скрепил детали тонюсенькими серебряными цепочками, и Тиффани, в восторге взяв украшение в руки, обнаружила, что эта Лошадь совсем как настоящая, стремительная в своей неподвижности.

Её просто необходимо было примерить. Но в комнате не имелось ни одного зеркала, даже маленького. Что ж…

– Меня видно, – сказала Тиффани.

Далеко-далеко, на равнинах, нечто, потерявшее след, встрепенулось. Мгновение ничего не происходило, потом туман над полем расступился, и что-то невидимое двинулось к горам, жужжа, как туча мух.

Тиффани закрыла глаза, сделала пару шажков в сторону, несколько шагов вперёд, осторожно повернулась и открыла глаза. Она стояла перед собой, неподвижная, будто нарисованная. Лошадь прекрасно смотрелась поверх нового платья, серебряная на зелёном.