Леди Тизл. Моей расточительностью? Смею вас уверить, что я не расточительнее, чем это подобает светской женщине.

Сэр Питер Тизл. Нет, нет, сударыня, вы больше не будете выбрасывать деньги на всю эту бессмысленную роскошь! Черта с два! Тратить зимой на цветы для будуара такие суммы, что на них можно было бы превратить Пантеон в оранжерею или устроить летний бал на Святках!

Леди Тизл. Чем же я виновата, сэр Питер, что цветы дороги, когда холодно? Пеняйте на климат, а не на меня. Поверьте, я была бы не прочь, чтобы весна длилась круглый год, и чтобы под ногами у нас распускались розы.

Сэр Питер Тизл. Тысяча чертей, сударыня! Будь вы к этому рождены, я бы не удивлялся, что вы так рассуждаете; но вы забываете, каково было ваше положение, когда я на вас женился.

Леди Тизл. О нет, я не забываю. Это было пренеприятное положение, иначе я никогда бы не вышла за вас.

Сэр Питер Тизл. Да, да, сударыня, тогда у вас был более скромный ранг – дочь мелкого помещика. Вспомните, леди Тизл, как я вас увидел впервые, когда вы сидели за пяльцами, в прелестном вышитом холщовом платьице, со связкой ключей у пояса; у вас были гладко зачесанные волосы, а по стенам комнаты висели шерстяные плоды вашей собственной работы.

Леди Тизл. О да! Я это помню очень хорошо, и какую забавную жизнь я тогда вела. Мой день уходил на то, чтобы инспектировать коровник, ревизовать птичий двор, вести домашнюю приходно-расходную книгу и чесать собачку тетушки Деборы.

Сэр Питер Тизл. Да, да, сударыня, все это так и было.

Леди Тизл. А мои вечерние развлечения! Рисовать узоры для кружевных рукавчиков, которые мне не из чего было вязать; играть в свои козыри с нашим священником; читать моей тетушке книгу проповедей; или торчать за старым спинетом, чтобы наиграть сон моему отцу после лисьей травли.

Сэр Питер Тизл. Я радуюсь вашей хорошей памяти. Да, сударыня, таковы были увеселения, которых я вас лишил. А теперь вам требуется карета и три пудреных лакея впереди носилок; а летом пара каких-то белых котят, чтобы ездить на них в Кенсингтонский парк. Вы, надо полагать, не вспоминаете, с каким, бывало, удовольствием катались верхом на крупе кургузой упряжной лошади, позади дворецкого.

Леди Тизл. Нет, клянусь, этого никогда не было! И дворецкого, и упряжную лошадь я отрицаю.

Сэр Питер Тизл. Таково, сударыня, было ваше положение. А что дал вам я? Я сделал вас светской женщиной, богатой, знатной, – словом, я сделал вас моей женой.

Леди Тизл. Совершенно верно. И чтобы я могла быть вам окончательно благодарной, мне остается только сделаться…

Сэр Питер Тизл. Моей вдовой, хотите вы сказать?

Леди Тизл. Хм, хм!

Сэр Питер Тизл. Благодарю вас, сударыня. Но не обольщайтесь: вы можете отравить мне жизнь, но в гроб вы меня не уложите, ручаюсь вам. Во всяком случае, я вам премного обязан за ваш намек.

Леди Тизл. Но вы же сами упорно стараетесь делать мне неприятности и стесняете меня в моих малейших тратах на что-нибудь изящное.

Сэр Питер Тизл. Черт побери, сударыня, а на что изящное вы изволили тратиться, когда выходили за меня замуж?

Леди Тизл. Но, боже мой, сэр Питер, или вы хотите, чтобы я отставала от моды?

Сэр Питер Тизл. От моды? Благодарю покорно! Очень вы следили за модой, пока жили в девицах!

Леди Тизл. Мне, казалось бы, вам должно быть приятно, чтобы вашу жену считали женщиной со вкусом.

Сэр Питер Тизл. Да, действительно, со вкусом! А много у вас было вкуса, когда вы за меня выходили!

Леди Тизл. Едва ли, сэр Питер, это совершенно верно; а выйдя за вас, я потеряла всякое право притязать на вкус – с этим я согласна. А теперь, сэр Питер, если на сегодняшний день наша перебранка кончена, мне кажется, я могу ехать к леди Снируэл, где меня ждут.