«Отчего ж ты не спишь, моя красавица?» – мысленно воодушевился Иван, догадавшись, что Лилька так же взволнована сегодняшней встречей, как и он сам. А значит, еще не все потеряно.

Она уложила сына и принялась взад-вперед ходить по комнате. Босые ноги неслышно ступали по паркету. Затем Лиля вышла на террасу и, усевшись на пол, закурила. Слезы лились по щекам, с каждой затяжкой все сильнее.

– Иштван, миленький, что же ты натворил, а? Зачем полез в осиное гнездо, да еще разворошил его? Денежек захотелось срубить по-легкому? А о нас ты подумал? Знаю, что подумал. Знаю, что для нас старался. Жить-то теперь как дальше? – Лиля глубоко вздохнула, пытаясь унять слезы, но ничего не вышло, и она расплакалась с новой силой. Когда рыдания кончились, и слезы, пробежав дорожками по щекам, высохли, и сил уже не осталось, чтобы оплакивать, она тупо уставилась в одну точку. Ее взгляд зацепился за ротанговое кресло, стоявшее в стороне от основного гарнитура. Лиля вспомнила, как пару лет назад этот самый набор плетеной мебели стоял во дворе, и Иштван нога за ногу сидел таком же кресле, пил коньяк и смеялся. Она словно воочию увидела тот вечер, раскрашенный закатом в теплые тона, круглый стол, ломившийся от шашлыков, раков, огромных помидоров «бычье сердце» и зелени. Лиля тогда, не дождавшись к столу остальных, стащила кусочек шашлыка и съела, как конфетку. Горячее мясо обжигало язык, в животе толкался Мишка, и жизнь казалась такой чудесной.

– Я самая счастливая! – заявила она мужу, а он потянулся к ней и радостно чмокнул. Нельзя, нельзя вслух говорить такое! Даже думать нельзя!

Где оно теперь, это счастье?

В комнате заворочался малыш, позвал спросонья. Лиля встала и на ватных ногах пошла к сыну. Легла рядом на двуспальную кровать, где, развалившись, спал их с Иштваном сыночек, и чуть слышно поцеловала ребенка в висок.

– Спи, мой хороший, – прошептала она. Малыш, не просыпаясь, перекатился на бок, уткнулся ей грудь. – Счастье мое. Ты и Света. Только отца вашего больше нет с нами, – пробормотала она, закрыв глаза. Опять начали душить слезы и скатываться в уши, но Лиля не обращала на них внимания, боясь пошелохнуться и разбудить сына. Постепенно ее сморил сон, чуткий и тревожный, сквозь который она слышала, разговоры мужчин во дворе, работающий двигатель и шум открывающихся ворот, выпускающих  автомобиль  из говоровского двора. Оставалось только надеяться, что Иван уехал и больше не вернется.  

– Между вами раньше что-то было? – полюбопытствовал по дороге на работу Стас у задумавшегося Бессараба.

– Да, – добродушно отмахнулся тот, улыбаясь. Хоть остаток ночи он провел, размышляя, что предпринять дальше, настроение казалось превосходным. Вижу цель – следую к ней!

– Серьезное что-нибудь, или так, шуры-муры?– не унимался Стас.

Хотелось послать его или посоветовать следить за дорогой. Но Иван решил завербовать себе союзника.

– Заявление в загс чуть не подали. И Света – от меня, – признался Иван и посмотрел на Стаса. Ему стало интересно, какую реакцию на собеседника произведет его признание.

– Что-то помешало? – бесстрастно полюбопытствовал Говоров. Ивану почудилась издевка в его голосе.

– Сверни на повороте, заедем ко мне. Нужно переодеться, – велел он, игнорируя вопрос.

Родной дом встретил ароматами кофе и выпечки.

– Только что сварила! – сообщила Александра Васильевна, его домработница. – И пирожки согрела.

– Мы уже завтракали, – отмахнулся Иван.

Домработница всплеснула руками. Бессараб направился в кабинет, позвал за собой Стаса: