Непонятно, откуда силы взялись красиво дойти, красиво зайти. 

Боже, а я, наверно, выгляжу на редкость смешно… 

Я поднимаюсь к себе на третий, открываю дверь, захожу, включаю свет и утыкаюсь взглядом в напуганную бледную девчонку, что смотрит на меня из старинного зеркала в массивной резной раме.

Девчонка одета в старенькие разбитые сапоги, страшненькую куртку на рыбьем меху. У девчонки возбужденно блестящие глаза, тени от усталости под ними,  вьющиеся в беспорядке волосы и искусанные губы. 

Девчонка вообще не похожа на ту, что может заинтересовать такого человека. На такой машине. Такого страшного, опасного человека. 

Странного хищника, отпустившего ее сегодня. 

Отпустит ли в следующий раз?

А будет он, этот следующий раз?

А хочет она, эта девчонка, чтоб он был?

Следующий раз?

5. 5. Сейчас.

Я смотрю, как за Шипучкой закрывается дверь. 

Все, как всегда. Ничего нового.

После разговора про женитьбу она смеется, качает головой и переводит тему. Потом мы обычно занимаемся сексом. Как одержимые. Как всегда с ней. С самого нашего первого раза.

Когда я дожимаю ее до ответа, а это случается нечасто, то обычно слышу «нет». 

Всегда слышу «нет». Все годы, что мы знакомы. Я ей делал предложение… Сука… Я даже не помню, сколько раз. 

Наверно, каждый раз, как встречаемся. 

И всегда «нет». 

Правда, справедливости ради, стоит отметить, что «да» тоже было. Один раз. 

Но потом я облажался, и больше такого не повторялось. 

Она очень конкретная и памятливая баба, моя Шипучка. Так сразу и незаметно, одуванчик же, мать ее. 

Вот всегда меня, после встреч с ней, пробивает на русский мат. 

Давно живу в Мюнхене, даже в мыслях говорю по-немецки. И ругаюсь тоже, хотя их мат скучный. Как и английский, впрочем. 

Но мне редко приходится материться. Даже про себя. Хватает взгляда, чтоб все всё поняли. А там, где не доходит взгляд, добивают слова. Короткие приказы. И вот для них лучшего языка, чем немецкий, не придумать. Нигде не умеют так жестко хлестать звуками. 

Я смотрю на закрытую дверь, потом откидываюсь на спинку кровати, где мы с ней провели всю ночь, и ни разу глаз не сомкнули. Прихватываю ее подушку, прижимаюсь лицом.

Как идиот. Хотя, почему как? Идиот. Опять облажался. Опять полез с этим гребанным замужеством. Но вот все мне кажется, что это какой-то рубеж, что-то основательное. Мне хочется видеть в ее паспорте штамп со своей фамилией, как тавро принадлежности. Хочется, чтоб она носила мою фамилию. Новую. Фрау Троскен… Красиво. Очень красиво. 

И-д-и-о-т…

Я отбрасываю подушку, встаю. Хватит. Душ, завтрак, спорт, самолет. 

И так лишних полсуток здесь пробыл. 

Она все удивляется, спрашивает каждый раз, зачем приезжаю. Какие у меня здесь дела. А я не могу ей сказать, что давным-давно у меня Питере только одно дело. 

Она. 

Поэтому и не продаю офисное здание, поэтому и не закрываю здесь филиал, хотя он давно уже не рентабельный. И все дела в российском сегменте делаются в столице. 

Но если я здесь все продам, то не будет повода. А зачем мне повод? Почему я не могу просто так приехать к ней? 

Не могу. 

Это глупо, уже говорил. 

Это по-детски. 

Но ощущение, что мне нельзя обрывать связи с этим городом, что нельзя менять все, потому что тогда и она исчезнет каким-то образом… Оно не пропадает. 

Прежний шалый мужик, которого прозвали Сухим за то, что практически из всех говняных тем выходил всухую, без проблем и вопросов, назвал бы мое вот это ощущение чуйкой. Тем, что всегда выручало и позволяло… Да, именно это. Выходить сухим из воды. 

Теперь, когда я правильный и очень, мать его, солидный немецкий херр… Да, это вроде глупо, прислушиваться к пережитку прошлого, рудименту. Но я это делаю.