– Позже.
Позже так позже.
И мы двинулись направо. Здесь жрец чувствовал себя намного уверенней, здесь была его епархия, которую он знал как свои пять пальцев. В стенах все чаще появлялись ходы, из которых тянуло свежим воздухом, и двери из просмоленного дерева, перехваченного полосами кованого металла, меньше всего смахивавшего на бронзу. Уж не метеоритное ли железо? До эпохи, когда в мире начали плавить железо из руды, оставалось почти полтора тысячелетия. Или мы имеем развитой железный век в отдельно взятой империи?.. Я невольно перевел взгляд на гузуаг в своей руке. Этот сияющий, даже в тусклом пламени светильников отливающий морозной синевой клинок… это подозрительно сходствовало с отличной углеродистой сталью, и даже с булатом.
Историку-фундаменталисту было от чего сойти с ума. Но в последнее время я стал мыслить более широко, чем это предусматривалось «Вестником древней истории».
Прежде чем я успел сделать какие-то выводы и выстроить гипотезы, жрец остановился перед устрашающих размеров гранитной плитой.
– Мы пришли, – сказал он.
Пришли так пришли.
Я ждал, ничему не удивляясь. Жрец уперся ладонями в плиту, приналег, и эти две тонны гранита легко и бесшумно откатились. Никаких геркулесовых подвигов – обычная механика, хотя, не скрою, прекрасно отлаженная… Открылся темный проход в полтора человеческих роста. Жрец жестом велел мне идти первому, сам шагнул следом, снова приложился, на сей раз к стене – плита стала на место.
Я сделал несколько шагов, без особого пиетета подталкиваемый чуть ли не коленом под зад, уткнулся лицом в какую-то вонючую шкуру, брезгливо отпихнул ее…
– Пфф! – это воздух вышел из меня, как из проколотого шарика.
Бронзовый век с анахронистической примесью железного в одночасье сменился пошлой роскошью античности.
– Здесь ты будешь жить, ниллган.
Еще бы! Конечно, буду! И даже как буду!
Розово-мраморные, отполированные до зеркального блеска, стены.
И зеркала, кстати, от пола до потолка, идеально ровные, в кованых рамах, безжалостно отражающие мою грязную, небритую, растерянную рожу.
Квадратное, красного дерева, восьмиспальное лежбище с выпирающей периной, небрежно приправленное аккуратнейше подстриженной рыжей шкурой неизвестного животного, возможно – гигантского ленивца-мегатерия. Мне бы и в голову не пришла мысль о ленивце, но Змиулан откуда-то знал, что именно так оно и было.
В изголовье – изящный деревянный столик на семи выгнутых ножках, уставленный глиняными чашами с виноградом, персиками, сливами и чем-то еще, чему даже пройдоха Змиулан не имел названия. Высокая расписная амфора, источавшая зазывные слабоалкогольные запахи. И – мясо, жареное мясо, мясо с овощным гарниром, мясо с приправами из душистых трав, на овальном бронзовом блюде!..
Огромные шелкотканые гобелены, изображающие подвиги богов и императоров, с натуралистическими подробностями и бытовыми деталями: закованный в алые доспехи воин поражает бесконечной длины копьем мохнатого черного паука размером с добрый дачный домик, а из разверзшегося чрева твари хлобыщет ядовитая желтая кровь… слоноподобная толстуха с лунообразным, не лишенным привлекательности лицом, оснащенная не меньше чем восемью титьками, с материнской лаской прижимает к своему чреву четырех монстровидных мужиков зараз, и что характерно – густая рыжая куделя любвеобильной мадам закручена в две фривольные бомбошки… тощий подросток, с разметавшимися седыми патлами и вполне узнаваемыми чертами изможденного лица, рассекает чрезмерно тяжелым для его ручонок мечищем волосатого великана, не то здешнего йети, не то демона, не то просто какого-нибудь чрезвычайно зверовидного борца за права угнетенных… а за спиной подростка спокойно и отрешенно, закрыв глаза, с таким же оружием, как и у меня, в длинной, до колен, рубахе и каком-то легкомысленном панцире стоит наголо бритый тип с перекачанными мышцами, даже с поправкой на необходимую художественную стилизацию слабо похожий на ординарного зиггана…