Тум бала, тум бала, тум балалайкэ, тум бала, тум бала, тум балалайкэ, тум балалайкэ, шпиль балалайкэ, шпиль балалайкэ, фрэйлех золь зайн!..

>Орлов. Нет уж! Пожили наши предки без всяких прав, в черте оседлости! Хватит! Власть переменилась. Евреи теперь такие же люди, как и все. А это серое прошлое я, Натан, зачеркнул, выбросил из головы. Все выбросил и песни тоже. Я и старикам своим запрещаю даже дома на идиш говорить!

>Гуревич. А думать на идиш?

>Орлов. Тут что я могу сделать?! Мне самому недавно снилось, будто я с дедом Ароном говорю. Представляешь – рассказываю ему, кем стал, как с врагами борюсь. А потом вдруг понимаю, что говорю-то я с ним по-еврейски.

>Гуревич. И что дальше?

>Орлов. Жена меня разбудила. Испугалась, что я во сне разговариваю!

>Гуревич. Выходит, Саня, «отречемся от старого мира»… А я только в прошлое воскресенье в Сквиру съездил.

>Орлов. Зачем? По работе?

>Гуревич. Нет…Так… Могилки проведать. Посмотреть…

>Орлов. Ну, и как там?

>Гуревич. Нормально… Живут люди. Ты Галю-молочницу помнишь?

>Орлов. Конечно! Галя Червяк.

>Гуревич. Добрыйвечер.

>Орлов. Чего «Добрый вечер»?

>Гуревич. Фамилия у нее теперь такая. Замуж она вышла. И на зоотехника выучилась.

>Орлов. Правильно! Она – бойкая была… Добрыйвечер – а чего, тоже неплохая фамилия.

>Гуревич. А сейчас, оказывается, она – здесь, в Киеве.

>Орлов. Замминистра сельского хозяйства?

>Гуревич. Нет… В психбольнице лежит.

>Орлов. Не понял?

>Гуревич. Зоотехником она работала в крупном хозяйстве. А весной вдруг падеж скота у них начался. И отчего – непонятно! Она и решила, что ее во вредительстве обвинят. Вот, не выдержала… Съехали мозги в сторону.

>Орлов. Жалко, красивая баба была… Но глупая. Не виновата – никто бы ее не осудил… Я думаю.

>Гуревич. Такие дела… Хочешь конфетку? (Достает из кармана конфету, откусывает половину, а другую протягивает другу.)

>Орлов. Давай!


Оба жуют и думают о своем.


>Гуревич. Саня, а ты понимаешь, что работа наша – временная? Вот – разоблачим всех врагов, а потом что делать?

>Орлов. А что советская власть скажет, то и будем делать!

>Гуревич. А что она скажет?

>Орлов. Об этом, Натан, зачем думать? Придет время – узнаем. И задачу свою – выполним!

>Гуревич. Выполним… Любую задачу выполним… Куда денемся…


В кабинете появляются соседи Орлова по коммунальной квартире. Орлов и Гуревич исчезают. Соседи бесцеремонно переставляют стол, притаскивают плиту, раковину, и кабинет быстро превращается в коммунальную кухню. Кто-то из соседей стоит у плиты, кто-то нарезает что-то у своего столика, кто-то прошел к себе с кастрюлей. На кухню выходит пожилая женщина, Марина Петровна, с деревянным кружком от унитаза в руке.


>Марина Петровна. Кто брал мой кружок? Кто, я вас спрашиваю! Я знаю – это вы, Долинский?

>Долинский. Марина Петровна, мне интересно, как вы это определили. По отпечаткам? Тогда по отпечаткам чего?

>Марина Петровна. Вы – негодяй, Долинский!

>Долинский. Я ничего у вас не брал! У меня свой кружок есть!

>Марина Петровна. Есть! Но ваш кружок висит на стенке справа, а мой – слева! И вы любите брать мой! Потому что мой – чище! Вы – бандит, Долинский! Бандюган с большой дороги! Вы – мерзкий извращенец!


На кухню выскакивает еще один взъерошенный сосед.


>Сосед. Сколько можно орать! Я с ночного дежурства!

>Марина Петровна. Ты глянь – он с дежурства?! Вы думаете, Олифер, я забыла, как летом вы взяли мой тазик для варенья и постирали в нем свои носки?