>Арон. Рива, где эта расписка?

>Рива. В столе.

>Арон. Ты ее читала?

>Рива. А что же!

>Арон. И как?

>Рива. Двадцать.

>Арон. Что – «двадцать»?

>Рива. А что – «и как»? Они пообещали, что полностью расплатятся, но только после окончательной победы над большевиками. Правда они забыли уточнить, когда будет эта победа: на йом кипур или на пурим?!

Арон крутится, вздыхает…

Арон, что ты крутишься уже целую неделю, будто у тебя в одном месте пропеллер?! Я же тебе говорила – возьми аванс!

>Арон. Ты знаешь, Рива, для чего евреям еще в детстве делают обрезание?

>Рива. Знаю.

>Арон. Чтобы потом, когда у них будут постоянно что-то обрезать или отнимать, они к этому немного привыкли.

>Рива. При чем здесь евреи, если так устроен мир: хорошему человеку – везде не особенно хорошо, а плохому – везде не особенно плохо. Ладно, Арон, забудь! Чтобы это был их последний мундир!

>Арон. Не надо так говорить, Ривочка, не надо, это – грех! Пока у меня есть швейная машинка, чтоб этот Зингер на том свете был счастлив, мы всегда проживем! Просто обидно! Похоже, они нас за людей не сильно считают.

>Рива. Что делать?! Когда у человека в кармане болтается пистолет, он начинает меньше считаться с другими… Ну, все! Спи, Арон! Уже светает.

>Арон(вскакивает и начинает одеваться). Нет! Я решил! Рива, собери мне вещи. Я еду в Киев, мне срочно нужно к Деникину! (Начинает решительно одеваться.)

>Рива. Скажи, Арон, что ты шутишь!

>Арон. Когда я последний раз шутил, Рива?! Еще до революции!

>Рива(встает и хватает его за рукав). Арон, нет! Подумай: где – ты, и где – Деникин?!

>Арон. Рива, да! И ты знаешь, дорогая, если я сказал – да, то это таки – да, а не таки – нет!

Рива плачет, пытаясь его остановить.

>Рива. Геволд! Мишигинэр, вус титсты! (Плачет и рвет на себе волосы.)

Арон собирается.

>Арон(сквозь плач Ривы). Извините, но тут и без перевода с идиш понятно, что Рива кричит мужу.

>Рива. Что ты делаешь, идиот! (Плачет.)

>Арон(уходя). Я еду!

>Рива (в зал). И Арон поехал! И, вы не поверите, он таки нашел ставку Деникина и добился своего. Его принял сам Деникин.

За большим столом сидит Деникин. Напротив него на стуле – Арон Орлов.

>Деникин. Вы довольны, господин Орлов? Хочу еще раз принести вам свои извинения за действия моих офицеров.

>Арон. Что вы, господин генерал, что я не понимаю! Идет война… Чтобы тот, кто придумал войну, туда не доехал, обратно не вернулся и в дороге не остался!

>Деникин. Да! Великие потрясения не проходят без поражения морального облика народа. Русская смута, наряду с примерами высокого самопожертвования, всколыхнула еще в большей степени всю грязную накипь, все низменные стороны, таившиеся в глубинах человеческой души. Это, к сожалению, коснулось даже офицеров. Тем не менее, вам заплатили деньги за вашу работу?

>Арон. Спасибо, ваше высокоблагородие! Заплатили. Конечно, моя работа стоит дороже, но… В общем, если вы тоже захотите новый мундир, я сделаю вам хорошую скидку.

>Деникин. Господин Орлов, вы, как я разумею, еврей?

>Арон. Да, слава Богу! Уже шестьдесят пять лет как один день.

>Деникин. Почему же – слава Богу, ведь евреи вечно недовольны своей судьбой?

>Арон. Господин генерал, я не всегда доволен своей Ривой, но неужели вы думаете, что я на кого-нибудь ее променяю?! Вот так и евреи.

>Деникин. Хорошо! Тогда ответьте мне, почему ваши единоверцы в основном поддерживают большевиков?

>Арон. А почему вы, господин генерал, поддерживаете царя?

>Деникин. Я служу святому делу освобождения России! России, которая дала мне все. И пусть в силу неизбежных исторических законов пало самодержавие и страна перешла к народовластию. Но нет свободы в революционном застенке и нет равенства в травле классов. И, кстати, к вашему сведению, господин Орлов, мой отец был крепостным, поэтому я гораздо ближе к пролетариям, чем всякие Троцкие и Ленины, вместе взятые!