Лала скрестила руки на груди, смотрела на подругу, и взгляд ее не обещал ничего хорошего:

– Еще год или два тренингов со мной, и ты перестанешь отдавать людям то, что дорого тебе самой, мать Агата.

– Отлично! А как насчет того, что не дорого? – девушка уже улыбалась.

– Ван момент, плиз, – Лала подвинулась ближе. – Это ты к чему? Из серии на те боже, что мне негоже?

– Точно, – захохотала Агата. – Забирай Егора. Совет да любовь.

– Ты уверена? – Лала стала серьезной. – Агаш, замечу, что тебе больно, убью.

– Чтобы не мучилась? – И снова смех.

– Чтобы не жила дурой, – Лала обняла подругу и прижала к себе покрепче. – Агашенька, ты только помни, если что, я отойду в сторону. Ты ведь знаешь, я не влюбляюсь. И нет никакой разницы что за красавчик будет рядом со мной. Егор или Саша. Да хоть Евгений.

– Почему да хоть?

– Ну…с детства не люблю этого имени. Ты Евгений, я Евгений, ты дурак и я не гений.

– Лал, – Агата заглянула в красивые глаза подруги, – ты несчастна. Но здесь, в магазине ты на своем месте.

– Ой, все! Опять! Иди, иди уже! Хватит меня наставлять, и без тебя все знаю, – Лала подтолкнула Агату к выходу. – Кстати, шикарный шарф. Ты красивая, Агаш. Красивее всех!

Агате послала воздушный поцелуй подруге и вышла в золотую московскую осень.

Идти по гладкому и чистому тротуару приятно, в погожий денек – вдвойне. А уж если сознавать собственную привлекательность, то и вовсе прекрасно. Агата и сознавала; ультрамодные джинсы, белоснежная рубашка, интересная курточка и замысловато повязанный легкий шарф – радовали. Как и осознание собственного здоровья, сил, молодости. Наверно потому ярко сияли глаза, губы изгибались в улыбке, а роскошные длинные волосы как-то уж очень симпатично развевались при ходьбе.

Не стоит и говорить о том, что в кафе девушка впорхнула легкой птичкой. Бариста за стойкой восторженно улыбнулся Агате, доказывая этим, что влетела она не просто птичкой, а птичкой райской.

Девушка выбрала для себя большую сахарную булку, заказала кружку чаю и, поблагодарив восхищённого баристу, заняла маленький столик на террасе кафе.

Согласитесь, приятно сидеть на тихой улочке, на открытом воздухе и любоваться синим небом и золотой листвой. Особенно, когда не нужно спешить. Жаль, что такое ничегонеделание радует не слишком долго и особенно тех, кому чужда неподвижность тела и мыслей.

Агата с удовольствием укусила булку, зажмурившись от приятной сладости, а потом сделала долгий глоток черного чая. Жевать, глядя в никуда, показалось ей скучным, и она принялась оглядываться по сторонам.

За соседним столиком шла беседа. Агата прислушалась, понимая, что поступает скверно, но не стала одергивать себя и все потому, что определила «свой случай».

– Витюша, ну что ты хочешь? Скажи мне. – Моложавая женщина заглядывала в глаза подростку с недовольно поджатыми губами. – Сынуля, давай кроссовки новые, а? Ты же хотел с рифленой подошвой.

– Не надо, – пробубнил Витюша.

– Тогда часы. У Саши Проскурина такие красивые. Вчера видела его, когда он в школу шел.

– Мам, мне ничего не надо, – насупился сын. – Себе купи. Ходишь как... – он не договорил, встал из-за стола и выскочил на улицу, оставив мать одну.

Женщина в растерянности огляделась, заметив взгляд Агаты:

– Подросток, – пояснила, виновато улыбнувшись. – Тяжелый возраст.

А Агата уже «слышала», потому и решилась говорить:

– Вы простите, но мне кажется, что дело не совсем в нем.

– Что вы имеете в виду? – Женщина нахмурилась, вероятно, готовясь дать отпор наглому вмешательству в ее личную жизнь.