Кажется… Альбине подмигнули?

Да, точно, подмигнули!

А значит, приняли.

Матушка снова ухватилась за Альбину и легонько дергала за рукав, видимо, не заметив перемен в портнихе. Дочь, развеселившись, глянула на мать и свободной рукой накрыла и сжала её пальцы. Сказала тихо, но выразительно:

— Мама, мы остаёмся. Нам надо делать заказ.

Портниха наклонилась вперёд и оттолкнувшись, вдруг поехала вместе со стулом в сторону, чем-то щелкнула, и комната вмиг осветилась ярким слепящим светом. Гостьи от неожиданности даже зажмурились и прикрыли глаза.

А когда проморгались и увидели, что было вокруг, матушка замерла с приоткрытым от удивления ртом, а Альбина засмеялась по-детски искренне и радостно – они стояли в комнате, три стены которой были заставлены полками с разными тканями, а одна — завешена манекенами в самых разных нарядах: готовых и не очень, ярких и бледных, длинных и коротких, но все, каждый по-своему, прекрасны.

— Не темнота в комнате мешает видеть красоту, а темнота в голове, девочка моя, — повернувшись на своём подвижном стуле, сказала портниха, казавшаяся чем-то чужеродным в простой и грубой одежде рядом с выставкой изысканных нарядов, и снова качнулась, только уже вперёд, и подкатилась к Альбине и её матери.

— Так что будем шить, девочка моя? – спросила ласково и посмотрела немного снизу вверх. – Платье, да? Бальное?

Альбина кивнула, не в силах сдержать улыбку. Мадам Зу теперь казалась доброй волшебницей, которая зачем-то притворилась злой колдуньей.

— Да. Для первого бала, — ответила, рассматривая наряды, выставленные на стене, и предвкушая чудесное приключение.

Надбровные дуги с редкими, будто размазанной по коже, бровью приподнялись вверх, а правый глаз под нависающим веком снова прищурился.

— Обычное бальное для обычного первого бала? – уточнила мадам Зу.

Альбина совершила чудо, опередив уже открывшую было рот матушку:

— Для чудесного первого бала! Самое лучшее. Волшебное!

Мадам Зу откинула назад голову, рассматривая девушку, воткнула неведомо откуда взявшуюся сигару в рот, выпустила клуб ароматного дыма, качнулась и покатилась на стуле вокруг, предупредив:

— Не двигайтесь, девочка моя.

Альбина кивнула и покосилась на мать. Та растеряно и недовольно глянула сначала на хозяйку заведения, потом на сигару, задымившую так, что воздух мгновенно потерял прозрачность, затем и на дочь.

Но говорить ничего не стала. Только качнула головой то ли осуждая, то ли сдаваясь. И отошла в сторону, присела на небольшой диванчик, выделявшийся своей монотонной черно-белой полосатостью среди разбросанных повсюду ярких тканей, словно перепелиное яйцо среди разноцветных цветочных лепестков.

И затихла там. Может, от усталости. А может, вновь доверившись дочери, хоть и юной, но порой более хваткой и прозорливой.

Мадам Зу на своём самоходном стуле кружилась вокруг Альбины и пыхала сигарой, то удалялась, чтобы посмотреть сквозь прищур узких глаз, то приближалась, чтобы приколоть к платью клиентки то черный шнурок, то один из лоскутков ткани, что ворохом лежали в её переднике. Снова отъезжала, смотрела, подкатывалась и поворачивала девушку то в одну сторону, то в другую. И делала это так быстро, стремительно, что в какой-то момент Альбина потерялась во времени и…

И вообще потерялась.

Всё чувствовала, всё видела, но всё это, ощущаемое и видимое, проносилось мимо с огромной скоростью, так, что волосы развевались от этого бешеного движения.

И только когда мадам Зу медленно-медленно отъехала на своём стуле, откинувшись так, что, казалось, вот-вот завалится, опрокинется. Откинулась и презадумчиво уставилась на Альбину, девушка очнулась и сама посмотрела на портниху внимательно, пытаясь разгадать её взгляд, понять, о чем она думает.