– В кармане рубашки.

Понятия не имею, что это значило. Ненормальная какая-то.

Уже двигаюсь к ванной комнате, в которой оставила Полину и вытаскиваю и кармана шелковой рубашки маленькую картонку, похожую на открытку, которые зачастую прилагают к букетам с цветами. Останавливаюсь напротив двери в ванную и несколько секунд непонимающим взглядом сверлю глянцевую картонку размером в половину ладони с изображением красивой высокой клетки с тонкими золотистыми прутьями и замком на закрытой дверке. В клетке на жёрдочке сидит маленькая птичка с тонким длинным клювом и пёстрым окрасом: ярко-бирюзовая грудка, нежно-салатовая спинка, а кончики крыльев окрашены в розовый. Колибри – вот, что это за птичка. И я не понимаю, что всё это значит.

Открываю открытку и читаю всего одно написанное внутри слово:

«Попалась?»

Город просыпается. Острая линия белеющего горизонта раскалывает небо, искажает его, открывает дверь для солнца. Только солнца не будет. Как и вчера, как и позавчера, его сожрут тучи, поглотят целиком и припорошат мокрым снегом, спрячут от тех, кто в нём нуждается. Сегодня… у солнца нет шансов выжить и это даёт ему полное право ненавидеть осень. Как ненавижу её я.

Листва давно «отжелтела» своё, «откраснела» и отжила. Теперь преет, гниёт, мешается под ногами, липнет к подошвам ботинок. Чем она лучше мусора? Такого же бесполезного и вонючего?..

Ненавижу запах осени.

Ненавижу встречать рассветы так, как это происходит сейчас, но всё равно продолжаю это делать. Раз за разом, вот так, сидя на крыше девятиэтажки, как прикованный; будто от гнетущего чувства одиночества легче становится. Будто кайфую от того, во что превратилась моя жизнь.

Иногда кайфую, как чокнутый мазохист. А иногда… как сейчас например, не чувствую абсолютно ничего.

– Ты становишься предсказуемым, Макс. Всегда знаю, где тебя искать.

А ещё терпеть не могу, когда вторгаются в моё личное пространство.

– Вечеринка закончилась. Всё прошло удачно.

– Как и всегда, – не свожу взгляда с белеющего горизонта и позволяю пальцам Вероники копаться у меня в волосах.

– Ты не доволен? – голос даже удивлённо не звучит, диалог завязать пытается.

– Макс? Ну поговори со мной. Куда ты?!

– Спать, – отвечаю, не оборачиваясь.

– Можем поспасть вместе?.. Ма-а-кс!

– Не сегодня. Я устал. – Открываю стальную дверь выхода и бросаю на Веронику короткий взгляд. Красивая, как кукла фарфоровая. Делает всё, что я хочу – это и нравится в ней больше всего.

– Почему она? – кричит вдогонку. Утомляет. – Сначала одна Багрянова, теперь вторая. Ты помешался на этой семейке, или что? Объясни.

– А должен? – смеряю Веронику тяжёлым взглядом.

Смотрит, будто обижено. Сейчас цокнет.

Цокает.

Сейчас волосы за ухо заправит.

Заправляет.

Сейчас руки на груди сложит.

Разумеется. Предсказуема, как и всегда. Идеальна, как всегда: в тонком чёрном плащике, с идеальным макияжем, с идеальной жизнью, с идеальным представлением обо мне, твою мать.

Рассмеяться хочется.

– Она год была за границей, вроде как на оздоровлении. Кто-то говорит с психикой проблемы, кто-то, что с головой, кто-то вообще не верит в эти сказки, – шагает ко мне, стуча каблуками. – Только вернуться успела, а ты сразу в неё вцепился. Вот мне и интересно, Макс, в этой Лизе есть что-то особенное? Что-то чего я не знаю? Что вообще в этих Багряновых такого?

Молчу с минуту. Устал отвечать. Устал слушать одни и те же вопросы, устал повторять что такие, как Вероника – судьи. Их задача – подсчитывать очки, контролировать новую «птичку», глаз с неё не спускать, подталкивать. Если надо внедряться в доверие, если надо лить дерьмо в уши.