– Не говори так.

– Да из подвала, наверное, вылез, – кивает на ближайшие заброшенные дома. – Надо отнести обратно.

– Куда? В подвал? – смотрю на него во все глаза. – Так. Ладно. Отдай его мне.

– И что ты с ним делать будешь? – задумчиво смотрит на котёнка, который сжался в клубочек у него на руках и глядит глазами-щёлочками, точнее – одним глазом, второй настолько воспалён, что даже не открывается.

Яроцкий вдруг разворачивается, запрыгивает на парапет и протягивает мне свободную руку, помогая подняться следом.

– Куда ты его несёшь? – шагаю к дороге и упрямо сверлю взглядом затылок. – Мы не можем его тут оставить! Он умрёт.

На тяжёлом вздохе разворачивается ко мне и смотрит, склонив голову набок так, будто я тут вообще несусветную чушь несу.

– Себе забрать его хочешь?

– Э-м-м… я бы забрала, но… отец вышвырнет его.

– Ну вот, – кивает Макс, будто поучает меня чему-то. Расстёгивает молнию на куртке, и прячет под неё котёнка. – Прокатимся, мелкий?

– Нет, мы не можем его в подвал… Что? Что ты сказал?

Протягивает мне шлем и вновь с такой теплотой улыбается, что скоро я сама в одну большую бабочку превращусь.

– Едешь, или сама доберёшься?

– Мы не можем привезти его в школу. – Надеваю шлем и сажусь позади Макса.

– Кто сказал, что мы едем в школу? – Заводит мотор и протягивает мне руку. – Кепку мою верни.

И смотрит с таким возмущением, что больше не выходит с собой бороться – не сдерживаю смеха даже после всей горечи, которую испытала, а улыбка Макса в это время гаснет, а взгляд каким-то заворожённым становится, будто и не я позади него сижу, а кто-то более симпатичный и удивительный.

– На, – надеваю кепку ему на голову, лишь бы только этот неловкий момент закончился. Но он продолжается.

– Что? – спрашиваю смущённо.

– Впервые услышал твой смех.

Не знаю, сколько проходит времени, пока мы молча смотрим друг на друга. Неловкость проходит, а теплота всё больше разливается по телу, щекотание в животе усиливается, а на коже вспыхивают мурашки и только где-то в глубине души одиноким колокольчиком звенит тревога «Не влюбляйся, Лиза. Только не в него. Не влюбляйся».

Жалобное «мяу» слышится из-под куртки, и Макс первым отводит взгляд, заводит мотор и двигается с места.

– Это твой дом? – замираю на плиточном полу просторного холла дома Яроцких и собираюсь ещё раз повторить этот вроде бы глупый, но очень даже уместный вопрос, пока Макс запирает за нами дверь.

Видимо дело в том, что моё представление о доме – именно о доме, – где живёт семья, ассоциируется с такими словами, как: уют, тепло, свет. Но стоило переступить порог и по коже невольно мурашки побежали от неуютности, необжитости этого места. Элитный двухэтажный коттедж с большой прилегающей к нему территорией окружённой высоким забором, как и снаружи, так и внутри скорее выглядит так, будто выставлен на продажу.

Холл плавно перетекает в просторную гостиную, в которой практически нет мебели, за исключением дивана накрытого прозрачной плёнкой, торшера на высокой стальной ножке и журнального столика по центру, на котором пылится одинокий бокал. Широкие окна плотно завешаны тёмными шторами, а вместо люстры с круглых отверстий в потолке свисают провода.

Смотрю вверх, уверенная, что и в холле с освещением дела обстоят также, но нет – прямо над головой висит красивая хрустальная люстра и встроенные точечные светильники разбегаются по периметру.

Делаю несколько робких шагов и замираю рядом с лестницей на второй этаж, но рука Макса вдруг падает на плечо и разворачивает меня в другую сторону.