– Оденьтесь немедленно. Это невозможно. Я уважаю ваше положение, понимаю, как трудно вам дался этот шаг, но я не тот, кто решает такие задачи. Вы заслуживаете другого – не вынужденного, не навязанного. Прошу вас, выход там. Я не вправе вам отказывать, но и помочь не могу. Ваш путь должен быть честным, а этот стал бы ошибкой.
Лада мгновенно изменилась: лицо её сбросило маску смирения, сменившись презрением и бесцеремонностью. Она резко натянула платье, почти оборвав пуговицы, шагнула к двери и грубо бросила напоследок:
– Ну смотри, старый сморчок, ты ещё об этом пожалеешь.
Хлопнув дверью с такой силой, что содрогнулись стены, она оставила после себя холодную тишину и театральный абсурд, доведённый до предела. Аркадий молча стоял посреди комнаты, чувствуя, будто невидимые режиссёры смеются над его жалкими попытками сохранить достоинство.
Опустившись в кресло, он устало посмотрел на погасший телевизор, недавно наполненный улыбками и оптимистичными лозунгами, и понял: абсурд давно перестал быть частью мира – он стал главным законом его существования.
С утра Первопрестольск охватила Новость. Она, словно сломанное радио, дребезжала в коридорах министерств, шелестела листами бумаг, проникала в лифты и тесные подсобки. В центре внимания оказался вчерашний закон, объявленный с помпезной нелепостью и вызывающей серьёзностью одновременно.
Чиновники встретили инициативу с азартом карточных игроков, которым внезапно достался козырь. Каждый мечтал сорвать свой куш, громко и нарочито убеждая остальных в справедливости собственных желаний.
Коридоры ведомств звенели от возбуждённых голосов и преувеличенно ярких эмоций. Николай Белозёров, мастер громких слов и циничных улыбок, сиял сегодня особенно вызывающе. Высокий и слегка полноватый, он расхаживал по коридорам, активно жестикулируя и не скрывая восторга.
– Господа, – громогласно заявлял он восхищённым коллегам, – это настоящий прорыв! Нам, можно сказать, выдали карт—бланш на спасение страны! Главное теперь – не упустить своего счастья! – Последнюю фразу Николай произносил, прижимая руку к сердцу и картинно закатывая глаза, вызывая общий смех и одобрительные хлопки.
Оживлённые разговоры перетекли в столовую, где воздух пропитался запахом жареной картошки, столовых котлет и чиновничьего энтузиазма. Столы превратились в импровизированные совещательные центры, где разыгрывались судьбы девушек и женщин, личная жизнь которых теперь принадлежала государству и чиновникам лично.
– А я возьму брюнеточку, – мечтательно сказал сотрудник Минкультуры, размешивая чай и глядя в потолок. – Всегда их любил.
– Брюнетки быстро надоедают, – возразил сосед, набивая рот макаронами. – Блондинки – это классика, всегда в цене.
С задних столов донеслось, что главное – возраст и здоровье, а цвет волос – дело десятое. Столовая взорвалась смехом и аплодисментами. Достоинства и недостатки избранниц обсуждали, словно выбирали бытовую технику.
К циничному карнавалу добавилась и другая тема, более тонкая и не менее популярная – вчерашний отказ Аркадия Ладогина Ладе Сажаевой. К середине дня об этом знали даже уборщицы и охранники. Слухи множились, обрастая совершенно абсурдными деталями.
Говорили, будто Ладогин попросил Ладу пройти IQ—тест, проверить совместимость по астрологическим параметрам и предоставить генеалогическое древо до пятого колена. Кто—то уверял, что он усадил её за кухонный стол, выдал анкету из сорока двух вопросов, а когда она задумалась над пунктом: «Считаете ли вы обязательным превосходство любви над выгодой?», просто вышел из квартиры, не закрыв дверь.